Пушкин как наш Христос

Сказать «национальный поэт» – это очень сомнительный комплимент. Я думаю, что Гоголь сильно преувеличивал свою близость с Пушкиным, при том, что, конечно, он – равновеликая ему фигура. И при этом, я думаю, Пушкин относился к нему с немалою досадою. Назвать его национальным поэтом – ну это как сегодня сделать комплимент, сказав: «Ты – настоящий верный путинец». Что-то в этом роде… Я думаю, это слишком узкая характеристика, это как раз не в бронзе он отлит. Пушкин – явление абсолютно всемирное, и в этом как раз его русская душа.

С какого возраста и что в первую очередь следует читать детям у Пушкина?

Я думаю, что «Пиковую даму» обязательно, «Повести Белкина» обязательно, из драматических произведений и из поэтических «Маленькие трагедии» и «Песни западных славян», лучше которых я вообще ничего не могу найти.

Если бы Пушкин воспитывался сегодня, то что было бы с Лицеем?

Интересный вопрос, на самом деле. Я сильно подозреваю, что такой частной школы, очень сильно напоминающей Хогвартс, в России сегодня нет. Нет среды, которая воспитала бы Пушкина. Почему? Потому что Пушкина воспитывали несостоявшиеся реформаторы. Пушкина воспитывал Куницын, которому «дань сердца и вина». Лицей был построен для наследников, а достался в результате такой аристократии обедневшей.

По большому счету, если бы у нас сейчас был Лицей, в котором преподавали бы бывшие гайдаровцы, при условии, разумеется, что они были бы под строгим правительственным надзором, и над ними был бы какой-нибудь Энгельгардт, и они не слишком бы увлекались, и если бы при этом еще шла Отечественная война, то вот тут для Пушкина был бы хороший инкубатор.

Но думаю, что все это не за горами так или иначе… Особенно Отечественная война.

Кто, на ваш взгляд, пророчестововал о Пушкине?

Можно ли назвать Марину Цветаеву апостолом?

Очень интересная точка зрения. У нас, если уж продолжать структуралистские аналогии, есть сретение, и все легко поймут, когда это сретение состоялось. Когда в Лицей в 1815 году приехал Державин, когда он еще спросил: «Где у вас нужник?», чем страшно разочаровал Дельвига. Пушкин прочел ему стихи, и после этого Державин сказал: «Оставьте его поэтом!» И была еще знаменитая фраза: «Скоро явится свету другой Державин: это Пушкин, который уже в Лицее перещеголял всех писателей». Дождался наследника.

Другое дело, что это сретение не сопровождалось пророчествами о Пушкине напрямую. Но тем не менее, пророчество о том, что в России будет национальный гений, будут свои гении – вот, пожалуйста, ломоносовское пророчество чем вам не Иоанн Предтеча? И тоже дитя Петра, не видевшее Петра.

Дерзайте ныне ободренныРаченьем вашим показать,Что может собственных Платонов

И быстрых разумом НевтоновРоссийская земля рождать.

И она тут же родила… Вот он напророчестовал. Кстати говоря, Ломоносов – это очень в таком смысле предтеченская фигура. Не зря его Пушкин называет первым нашим университетом. И тут уж, если продолжать эти аналогии, можно много до чего договориться, до чего я договариваться не хотел бы. Тут появляется своя «Иродиада», это все, конечно, не нужно.

А как раз черты определенные у Ломоносова есть. Это быстроумие невероятное, универсальность, невероятная широта интересов и абсолютно пушкинская гармоничность развития. Ведь Ломоносов не просто первый наш университет, это силач, верзила, мне в ломоносовской биографии безумно нравится эпизод, когда Ломоносов идет по пустынному еще Большому проспекту Васильевского острова, обдумывая некое физическое явление, кажется, как раз северное сияние, и тут на него нападают три иностранных матроса, одного он валит с ног, двое других убегают в панике, а он, узнав от упавшего, что они собирались его ограбить, говорит: «Ах, каналья, так я тебя ограблю», сдирает с него одежду и радостно идет домой с трофеем. Вот в этом есть какая-то великолепная пушкинская задиристость. Легкость, вечное детство и, простите, неубиваемое физическое здоровье, потому что Пушкин это еще и образец замечательного физического совершенства, замечательной гармонии, неубиваемости. И это делает Ломоносова фигурой абсолютно предтеченского масштаба.

Что касается апостолов… Пушкин был окружен этими апостолами, этими учениками, этими младшими современниками. Иногда это прямое апостольство. Иногда он открывается им, как Христос открылся Савлу, который становится Павлом на этом пути. Думаю, что с Тютчевым произошло нечто подобное. И разумеется, Языков, Баратынский, Лермонтов, в огромной степени Гоголь – эта среда ученическая существует, конечно. Существуют и близкие друзья, которые тоже с ним ходят рядом, но ничего не понимают. Такова фигура Вяземского, который только после смерти Пушкина понял, с кем он рядом находился.