Пушкин в Михайловском

Сочинённая Пушкиным в ноябре 1826 года в Михайловском записка «О народном воспитании» не порицала образ мыслей заговорщиков и сочувствовавших им. В ней говорилось о «заблуждениях», и причиной таких «заблуждений» назывался «недостаток просвещения и нравственности». Стремясь «защитить новое, возрастающее поколение», автор записки утверждал первенствующую роль именно просвещения, знаний, духовного развития человека. Предлагал «увлечь всё юношество в общественные заведения» и там дать ему «обогатиться познаниями, созреть в тишине училищ, а не в шумной праздности казарм», формировать не гонящегося за чинами бюрократа, а сознательного слугу Отечества (здесь примером ему служил Лицей — Лицей Малиновского и Куницына). Особое значение при этом придавал серьёзному честному изучению политических наук, права, истории, в первую очередь новейшей — как за это ратовали декабристы. Уничтожающей критике подвергал домашнее дворянское воспитание, неспособное дать ни должных знаний, ни доброго нравственного примера, «никаких понятий о справедливых, о взаимных отношениях людей, об истинной чести» (за два года до этого он писал о недостатках «проклятого» своего воспитания). В качестве примера человека «просвещения истинного и положительных познаний», настоящего гражданина с непостижимой смелостью назвал «государственного преступника» Н. И. Тургенева.

Записка недвусмысленно показывала, что Пушкин не изменил свои взгляды на достоинства человека и принципы человеческих взаимоотношений. Фактически в ней речь шла о необходимости существеннейших перемен общественного бытия страны, весьма близких к тем, которых добивались декабристы.

Такие суждения, естественно, не могли понравиться Николаю. Политический экзамен, которым по существу являлось поручение представить свои взгляды на воспитание, Пушкин не выдержал. В резолюции царя, сообщённой поэту Бенкендорфом, говорилось: «…принятое вами правило, будто бы просвещение и гений служат исключительным основанием совершенству, есть правило опасное для общего спокойствия, завлекшее вас самих на край пропасти и повергшее в оную толикое количество молодых людей. Нравственность, прилежное служение, усердие предпочесть должно просвещению неопытному, безнравственному и бесполезному. На сих-то началах должно быть основано благонаправленное воспитание».

А. Н. Вульф, рассказывая в дневнике о посещении Пушкина в Михайловском 16 сентября 1827 года, писал: «Говоря о недостатках нашего частного и общественного воспитания, Пушкин сказал: „Я был в затруднении, когда Николай спросил моё мнение о сём предмете. Мне бы легко было написать то, чего хотели, но не надобно же пропускать такого случая, чтоб сделать добро. Однако я между прочим сказал, что должно подавить частное воспитание. Несмотря на то, мне вымыли голову“»[273].

«Делать добро» — в этом суть нравственной позиции Пушкина на протяжении всей его творческой жизни.

Записка «О народном воспитании» была закончена 15 ноября, и Пушкин продолжил работу над «Онегиным».

Перед заключительной строфой пятой главы романа, на чистом листе появляются несколько рисунков, и среди них упоминавшиеся выше два изображения виселицы на валу кронверка Петропавловской крепости с пятью повешенными. Над верхним рисунком слова: «И я бы мог как шут ви». Предполагают, что слова эти — незаконченная первая строка задуманного поэтом стихотворения о событиях 13 июля. Пушкина не покидает мысль о трагической судьбе лучших людей России, его друзей и единомышленников, ощущение своей глубокой причастности к этой судьбе.

Пробыв в деревне две-три недели, Пушкин уехал в Псков.

Среди рукописей, которые вёз с собой в дорожном портфеле, находилось послание И. И. Пущину, начатое в 1825 году и законченное, по-видимому, в ноябре 1826-го.

Мой первый друг, мой друг бесценный!И я судьбу благословил,Когда мой двор уединённый,Печальным снегом занесённый,

Твой колокольчик огласил.Молю святое провиденье:Да голос мой душе твоейДарует то же утешенье,Да озарит он заточенье

Лучом лицейских ясных дней![274]

В Пскове переписал стихотворение набело и пометил знаменательной датой: «Псков, 13-го декабря 1826».

Не боясь навлечь на себя немилость царя, Пушкин (сам недавно «ссылочный невольник») посылал сердечное слово привета своему ссыльному другу.

Пущин вспоминал: «…Пушкин первый встретил меня в Сибири радушным словом. В самый день моего приезда в Читу призывает меня к частоколу А. Г. Муравьёва и отдаёт листок бумаги, на котором неизвестною рукой написано было:

Мой первый друг, мой друг бесценный!..

Отрадно отозвался во мне голос Пушкина! Преисполненный глубокой, живительной благодарности, я не мог обнять его, как он меня обнял, когда я первый посетил его в изгнанье…