Пушкин в русской философской критике

Эту соотносительную пару философски и всячески обработали также Гегель и Рихард Вагнер – последний музыкально-поэтически, особенно в такой дионисической трагедии любви, как «Тристан и Изольда»… Интересны также исследования на эту тему Отто Кайна (О. Kein) «Аполлинистическое у Ницше и у Шеллинга» (1935) и Ринтелена «От Диониса к Аполлону. Восхождение в духе» (1948). Очень большую роль играет противостояние Аполлона и Диониса у Пушкина – и в еще большей степени у Достоевского, причем у последнего с явным преобладанием, особенно в трагедии, эротической любви, афродизийного Диониса… Н. А. Бердяев прав, у Достоевского – вулканические извержения и динамитные взрывы. Этого очень много и у Пушкина, несмотря на всю его мерность, отделанность и артистическое изящество. Создается даже такое впечатление, будто Пушкин сделал Достоевского не только наследником своего гения и своей мысли, но и наследником своего жгучего взрывчатого «наскока на тему». Заметим между прочим, что тема «Пушкин и Достоевский», несмотря на ее всестороннюю и первостепенную важность, до сих пор не разработана должным образом и даже не поставлена, а в сущности говоря, и не понята. Дионис и его стихийные взрывы были так чудовищно сильны в обоих верховных гениях русской культуры, что только невероятная сила их ума, образовав прочную броню «аполлинизма», ограждавшего их творчество и этому творчеству содействовавшего, окончательно и неколебимо поставила между ними и бушеванием хаоса и безумия в их подсознании непроницаемую преграду, сделав их обоих, в особенной же степени Пушкина, образчиком мерности и разума. Однако бушевания Мити Карамазова и молитва Пушкина:

Не дай мне Бог сойти с ума,Нет, лучше посох и сума! –

могут нам дать понять в достаточной степени, чтó им приходилось выносить, какие муки претерпевать от их ничем не утолимого и не могущего быть ничем удовлетворенным Диониса… афродизийного, да и всякого другого.

А между тем создается такое впечатление, совершенно не соответствующее действительности, что Пушкин вполне совладал со своим темпераментом и раз навсегда одолел своего «Пегаса»… В творчестве – да, но сейчас же за его границами (а всякое творчество есть «положение границ», овладевание «Дионисом», мерный «морфогенезис») – начиналось бушевание бездны хаоса и безумия, которая в конце концов поглотила выкинувшегося в ее грозные валы дерзновенного поэта. Бездна пушкинского Диониса, который, в сущности, был он сам, и стала его роком – предательским и слепым – с головой выдавшим его хитрой, вполне рассчитанной и сознательной, знавшей, чего она хотела, вражде стаи «бенкендорфов» и «дантесов»… А «мотылек» Наталья Николаевна, сама, может быть, того не желая и не сознавая, превратилась вместе с домашними – в Иуду Предателя, в Иродиаду и Саломею… У черного и рокового Диониса есть ему под пару идущий черный и бесчестный лже-Аполлон, холодная, расчетливая, никогда не увлекающаяся вражда, знающая, как и чем и когда отравлять Моцарта…

Тема эта – грандиозная и космическая, вообще говоря, тема того, что можно назвать мировым злом и где Пушкин, Сократ, Моцарт и др. – не говоря уже о разделяющем их судьбу Сыне Человеческом – высятся на своих крестах ярко и выпукло пред всенародными очами…

На элементах хаоса и безумия, на разбушевавшемся Дионисе у Пушкина и в Пушкине со всею силой настаивает его друг, тоже гениальный Е. А. Боратынский в своей печальнейшей поэме «Осень» (требующей специального и подробного комментирующего толкования и анализа). Вещи познаются из сравнения. И для более мерного и в своем роде более «аполлинистического» Боратынского жуткий Дионис Пушкина был совершенно невыносим – он и произносит ему бесповоротное осуждение. Но следовать в этом Боратынскому никак нельзя, хотя можно и должно его понять. В известном смысле общая тема дуализма Аполлона и Диониса в тайне творчества, то есть тема морфогенезиса,

происхождения конкретных образов из океана хаоса и безумия, может быть конкретизирована в тайне отношений Боратынского и Пушкина.

Этим мы займемся особо.

Пока же нам следует со всею силою настоять на том, что судьба России в ее лучший «Периклов век» (как на это с изумительной зрячестью и чуткостью указал французский Аполлон XIX и XX вв. – блестящий Поль Валери), в век, когда явились Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Достоевский, Грибоедов, определилась одновременно с судьбой этих изумительных гениев…

Нельзя не вспомнить протопопа Аввакума, сказавшего:

«Выпросил себе дьявол у Бога светлую Россию да искровянит ю»…

Нельзя не вспомнить и Гоголя, сказавшего:

«Все похоже на правду, все может статься с человеком!»

И Грибоедова:

Судьба проказница, шалуньяОпределила так сама:Всем глупым – счастье от безумья,Всем умным – горе от ума.