Пустые калории. Почему мы едим то, что не является едой, и при этом не можем остановиться

Кристина Адейн – юная пищевая активистка, которая выросла на юге Лондона и в детстве получала в школе бесплатные обеды. Именно она стояла за британской петицией, которая требовала предоставить школьникам бесплатные обеды на летних каникулах 2020 года и которую поддержал футболист Маркус Рэшфорд. Мы встретились в дождливый день в парке неподалеку от района, где она выросла, и она эмоционально изложила мне свои взгляды: государство обязано защищать детей и гарантировать им доступ не «просто» к еде, а к здоровой еде. Она показала на пищевую среду вокруг нас – ряды магазинчиков жареной курятины вдоль дороги, ведущей из парка.

– Я не хочу, чтобы дети жили в пищевых пустынях, – сказала она мне. – Дети и подростки имеют право расти в среде, где здоровая пища – это вариант по умолчанию, где она привлекательна, есть в наличии и доступна.

Как и подростки, с которыми я встречался в Лестере, Адейн отлично осознает, насколько сильно влияние пищевой промышленности на нее саму и ее друзей:

– Очень страшно даже думать о том, насколько же успешно производителям «мусорной еды» удалось внедриться в молодежную культуру. Они буквально повсюду. Знаменитости устраивают свидания в магазинах жареной курятины[70], чтобы рекламировать новые альбомы, энергетические напитки рекламируют на каждом мероприятии, посвященном молодым перспективным артистам.

Когда я спросил, где она обычно тусовалась после школы, история оказалась такой же, как в Лестере: фастфуд-компании сполна воспользовались тем, что у молодежи нет безопасных и сухих мест, где можно было бы встречаться после школы.

– Слишком многие из нас не понимают, что производители фастфуда – не наши друзья, – сказала Адейн. – Мы живем в мире, где каждый третий ребенок по достижении одиннадцати лет находится в группе риска по той или иной болезни, связанной с рационом питания. Каждый третий. Мы не должны считать эти компании сколько-нибудь привлекательными или близкими нам.

Адейн и подростки из Лестера дали мне фантастическую картину своей «пищевой среды» – физического, экономического, политического, социального и культурного контекстов, от которых зависит, что именно они покупают и едят, и которые включают в себя в том числе и рекламу. Пищевая среда в намного большей степени, чем сознательный выбор, определяет, что мы будем есть.

У меня и Ксанда одинаковые гены ожирения, но, переехав в Бостон, Ксанд намного глубже погрузился в УПП-среду, чем я в Великобритании. А еще он страдал от стресса – потому что жил далеко от дома, и его жизнь резко переменилась. Стресс из любого источника – но особенно хронический стресс из-за бедности – оказывает огромное влияние на гормоны, которые регулируют аппетит, повышая желание есть. Точные механизмы неизвестны, но когда у вас стресс, в организме выделяется больше гормона кортизола; он каким-то образом стимулирует повышенное потребление калорийной ультрапереработанной пищи, воздействуя на многие гормоны, участвующие в регулировании потребления энергии. Еще кортизол может вызывать накопление жира вокруг внутренних органов, так называемого висцерального жира, который ассоциируется с плохими последствиями для здоровья. К хроническому стрессу из-за бедности прибавляется экстремальный маркетинг и легкая доступность УПП – вот такой получается двойной удар^{10, 11}.

20-килограммовая разница в весе между мной и Ксандом была вызвана не тем, что у меня была какая-то особенная сила воли. Посадите любого из нас в пищевую трясину и вызовите стресс, и мы наберем вес. Но идея «силы воли» распространена настолько повсеместно, что мешает нам искать какие-либо возможные решения – например, регулирование цен на еду и т. п. Ксанд, попав в новую, богатую УПП среду, не считал, что во всем виноваты его гены. Нет, он каждый день считал себя неудачником – особенно из-за того, что я за него беспокоился и постоянно зудел ему над ухом. Он говорил мне то же самое, что говорят многие люди, живущие с ожирением: что он ест «из-за своих эмоций», из-за стрессовой ситуации, и с поверхностной точки зрения это правильно. Но само «заедание эмоций» уже обусловлено генетически.

Клара Ллевелин совершила выдающееся открытие, обнаружив, что одни и те же гены ведут себя очень по-разному в разной среде – и это помогает объяснить, в чем разница между Ксандом и мной. Она изучает наследуемость ожирения и возглавляет проект Gemini, одно из крупнейших исследований близнецов из всех, что когда-либо организовывали.

Бо́льшая часть данных о том, как природа и воспитание влияют на ожирение и множество других человеческих черт, была получена в похожих исследованиях на близнецах[71]. Они показали, что процент жира в организме – это сильно наследуемая черта, вплоть до 90 %¹². Но в зависимости от того, какую группу рассматривать, наследуемость может снижаться даже всего до 30 %. Что вообще происходит?