Путь длиной в сто шагов

Он не думал в этот момент о своих обязанностях в ресторане и о семье, поглощавших все его время изо дня в день. Это был просто стареющий мужчина, которому оставалось еще двадцать-тридцать лет, и он наслаждался своей быстротечной жизнью. Мне вдруг стало стыдно. Папа, который принял на себя тяжесть ответственности за столь многих, – уж он-то заслуживал того, чтобы я не хмурился с отвращением, став свидетелем этих беспечных, радостных мгновений. И чем дольше я смотрел на мадам Пикар и папу, продолжавших хохотать, как распущенные подростки, – они были родственные души, оба немножко жулики, – тем отчетливее понимал, что все происходит совершенно правильно.

До меня дошло: это не семье моей было трудно отпустить меня в Париж, это мне не хотелось от них отрываться. В этот миг я наконец-то вырос, потому что именно там, в этом сыром лесу, я наконец мог сказать про себя: «До свидания, папа! Я отправляюсь посмотреть мир».

Самым тяжелым в те дни было прощание не с семьей, не с мадам Маллори, а с Маргаритой. Она, талантливый и высококлассный повар, была старше меня всего на пять лет, но именно наш роман с ней, когда мы вместе работали в «Плакучей иве», и сделал из меня мужчину.

В те последние дни в Люмьере наши отношения пришли к своему логическому завершению однажды утром, когда я был в ее крошечной квартирке в центре города над местной кондитерской. В тот наш выходной мы сидели за поздним завтраком у столика под высоким окном ее кухни.

Знаменитый люмьерский свет лился сквозь старые ставни на подоконник, где в стеклянной банке стояли высохшие полевые цветы – примула и желтая горечавка. Мы молча пили кофе с молоком и ели бриоши с айвовым джемом, сваренным ее мамой, каждый в своем мире.

Я сидел в трусах и футболке у стола и смотрел в окно. Тут я увидел, как по улице Роллен рука в руке шли тощий мсье Итен и его пухленькая жена. Внезапно они остановились и одарили друг друга страстным влажным поцелуем, а потом расстались. Он сел в машину, а она вошла в местное отделение «Сосьете женераль».

Маргарита, в кимоно на голое тело, читала рядом со мной газету, и я, не знаю почему, протянул ей через стол руку и сказал:

– Поехали со мной.

Голос у меня дрожал. Я надеялся, что женщина, сидящая напротив меня, хотя бы не глядя, протянет руку мне навстречу, сожмет мои пальцы.

– Поехали со мной в Париж. Пожалуйста.

Маргарита медленно отложила газету и сказала – я до сих пор помню это ужасное ощущение в животе, – что она родилась в Люмьере, здесь живут ее братья, сестры и родители, здесь, на горном склоне, похоронены ее бабушки и дедушки. Ей приятно, что я это предложил, но она не может – к сожалению, не может – уехать из Юра.

Я опустил руку, и мы разошлись, чтобы пойти каждый своим путем.

Часть четвертая

Париж

Глава тринадцатая

Если по-честному, то моя карьера в Париже в последующие двадцать лет была не такой уж трудной, как можно предположить. Было похоже, что какой-то незримый дух уничтожает препятствия на моем пути и помогает мне на поприще, которое было мне суждено, ибо, как и было обещано, всего через два года службы в «Гавроше», однозвездочном ресторане за Елисейским дворцом, меня повысили до первого помощника шеф-повара.

Но тут кроется великая тайна, которую, как я полагаю, я никогда не смогу раскрыть: не была ли замешана в моем неуклонном движении вверх по карьерной лестнице в последующие годы мадам Маллори? Или мне так только казалось?

Пока я жил в Париже, мы с моей бывшей хозяйкой обменивались открытками по праздникам и пару раз в год говорили по телефону. И конечно, приезжая в Люмьер к семье, я заходил к ней. Но фактически она больше не занималась ни моим обучением, ни моей карьерой, по крайней мере – официально.

Тем не менее я до сих пор гадаю, не помогла ли она мне парой негласных звонков в ключевые моменты моей жизни. А если помогла, как она смогла устроить так (и я часто спрашивал себя об этом), чтобы я никогда не узнал о ее роли в этих делах?

Например, Пьер Берри – повар с добрым сердцем, который и переманил меня на север в ресторан «Гаврош», – оказался женатым на дальней родственнице мадам Маллори, ее троюродной племяннице, как я узнал, уже приехав в Париж. Разумеется, я тут же заподозрил, что именно мадам Маллори замолвила за меня словечко, благодаря которому я получил предложение из Парижа. Мсье Берри решительно отрицал это, конечно, но мне его слова никогда не казались полностью убедительными.