Путь длиной в сто шагов

– Дорогой Жан Пьер, вы совершенно правы. Простите меня.

Жан Пьер замер. Он мгновенно словно лишился присутствия духа, может быть, даже испугался, видя перед собой такую мадам Маллори. Он взглянул на меня, как ребенок, который вдруг увидел, что его мать ведет себя так, как не вела никогда, – и все из-за того, что он наделал. Теперь уже сам Жан Пьер попытался извиниться, но мадам Маллори приложила палец к его губам и решительно сказала:

– Тише, хватит. Нет нужды. – Она все еще держала его за руки. – Жан Пьер, прошу вас, вы должны понять. Гассан не похож на нас с вами. Он другой. Его не удержать в Люмьере и «Плакучей иве». Вот увидите. Ему предстоит гораздо более далекое путешествие. Он с нами долго не пробудет.

Мадам Маллори усадила Жана Пьера на табурет, и он сел, повесив голову от стыда. Она попросила Марселя принести воды, и юноша принес ее – держа стакан обеими руками, потому что его трясло. Когда Жан Пьер выпил воды и с виду немного успокоился, мадам Маллори заставила его снова поднять на нее глаза.

– Мы с вами принадлежим этому месту, здесь пройдет наша жизнь и здесь же мы умрем, на кухне «Плакучей ивы». У Гассана – задатки великого повара, его талант гораздо больше, чем ваш или мой. Он как гость с другой планеты, и некоторым образом его стоит пожалеть, столько трудностей ему еще предстоит вынести, столько дорог пройти. Поверьте мне. Не он у меня любимчик, а вы.

Атмосфера была просто-таки наэлектризована. Однако мадам Маллори лишь оглянулась на мсье Леблана и сказала:

– Анри, запишите себе. Завтра надо позвонить адвокату. Должно быть четко зафиксировано раз и навсегда, что после моей смерти «Плакучую иву» получит в наследство Жан Пьер.

И она оказалась права. Через три года после того, как я поступил учеником в «Плакучую иву», я был готов двигаться дальше. Приглашение из роскошного парижского ресторана на правом берегу, за Елисейским дворцом, польстило моему самолюбию и поманило меня на север. Мадам Маллори сказала мне, что, по ее мнению, место помощника шеф-повара в оживленном парижском ресторане, с перспективой повышения в должности до первого помощника – это как раз то, что мне нужно.

– Я научила тебя тому, чему могла научить, – сказала она. – Теперь ты должен получить необходимую закалку и созреть. Эта работа поможет тебе.

Так оно и было, по сути, решено. К предвкушению примешивалась печаль, и эти чувства, радость с привкусом горечи, казалось, витали в воздухе. Вся неоднозначность этого времени, как в капле воды, отразилась для меня в том дне, когда мы с Маргаритой в выходной поехали к устью долины Люмьера, чтобы пройтись вдоль реки Удон, бегущей вдоль подножия хребта.

Наша прогулка началась еще в городе. Сначала мы зашли в магазин и выбрали себе на обед сыр – канталь и морбье – и несколько яблок. Вместе мы пробирались по узким проходам между полок, мимо фундука в красных сетчатых мешках и бутылок с мутным корсиканским оливковым маслом. Маргарита шла прямо передо мной. Когда она проходила мимо отделов с шоколадом и печеньем, навстречу ей попалась шумная группа парней двадцати с небольшим лет, люмьерская гандбольная команда. Они зашли за пивом и закусками для своего спортивного клуба. У них были красные лица, это были крепкие подтянутые ребята с мокрыми волосами, потому что они только что вышли из душа.

Увидев их, Маргарита оживилась, они когда-то учились все вместе в одной школе. Она обернулась ко мне и сказала:

– Заплати, я тебя через минуту догоню.

Я направился к кассе, но по дороге завернул в соседний ряд – я заметил там импортный лимонный крем «lemon curd», который я хотел взять к местному сыру, что-то вроде эрзаца чатни, и, прежде чем пойти к кассе, я бросил одну банку в корзину, висевшую у меня на локте.

От ряда с шоколадом и печеньем меня отделял один стеллаж, и я услышал, как мужской голос спросил, что случилось с ее nègre blanc – белым негром, а все остальные засмеялись. Я остановился и прислушался, но так и не услышал, чтобы Маргарита возразила на это замечание. Она просто не обратила на него внимания, притворилась, будто его не было, и потом смеялась вместе с ними, когда они перешли к болтовне и шуточкам о чем-то другом. Я должен признаться, что надеялся на другое, когда, затаив дыхание, ждал ее ответа, но я также знал, что Маргарита была кем угодно, но только не расисткой, поэтому я пошел к кассе, заплатил, и она вскоре присоединилась ко мне.

Мы уложили наши припасы в ее «рено-5» и поехали к устью долины. В заповеднике мы припарковались на стоянке, где желтые и оранжевые осенние листья у нас под ногами образовали что-то вроде ковра из естественного папье-маше. Там мы надели хорошие туристические ботинки, рюкзаки, хлопнули крышкой багажника и наконец пошли быстрым шагом, рука в руке, через мост XVII века, перекинутый через реку.