По указанию Л. Д. Троцкого, вся советская печать взяла «бешеный напор» в осуждении Русской Церкви, ее главы и ее священнослужителей. Во всех газетах изо дня в день печатались «письма красноармейцев и рабочих» с осуждением «жадных попов-кровопийцев». Церкви стали закрывать «по просьбам трудящихся» и передавать под клубы и театры, а в монастырях устраивали тюрьмы и колонии; на месте снесенных кладбищ создавали «парки культуры и отдыха». Например, в московском Пименовском храме устроили «комсомольскую аудиторию имени Демьяна Бедного», на место икон повесили портреты вождей революции, в открытых царских вратах – бюст Карла Маркса, на иконостасе – лозунг «Религия – опиум для народа» (110, с. 594). Вместо таинства крещения придумали обряд «октябрин», причем детям стали давать нехристианские имена: Федерация, Коммуна, Трактор, Облигация, Рыбка и т. и. В разных городах комсомольцы все чаще стали проводить антирелигиозные демонстрации, как правило, приурочивая их к большим христианским праздникам, чтобы очевиднее пародировать их. «Не надо нам раввинов, не надо нам попов, – пели парни и девушки. – Бей буржуев, дави кулаков!». Так буквально сбывалось Евангельское пророчество:
Представление о характере тогдашних настроений в среде интеллигенции дает не только множество антирелигиозных стихов и иных сочинений В. В. Маяковского, Демьяна Бедного, А. Безыменского и иных. В июле 1923 года красный командир С. Коршунов направил в ЦК РКП(б) письмо с предложением организовать в «Красной Москве “первый в мире музей или Красную лавру богов всего мира”, к которой граждане Советской Республики придут не поклониться, а поучиться и узреть своими глазами свой вековой обман, наряду с этим заезжая на сельскохозяйственную выставку» (147, с. 62–64).
О характере отношений советской государственной власти к Русской Церкви свидетельствует письмо главы ВЧК-ОГПУ Ф. Э. Дзержинского Ленину в декабре 1921 года: «Мое мнение: церковь разваливается, поэтому нам надо помочь, но никоим образом не возрождать ее в обновленной форме. Поэтому церковную политику развала должен вести В. Ч. К., а не кто-либо другой… Наша ставка на коммунизм, а не религию. Лавировать может только В. Ч. К. для единственной цели – разложения попов». Но чекисты перестарались. В июле 1923 года нарком просвещения А. В. Луначарский писал члену Политбюро ЦК ВКП(б) Л. Б. Каменеву, что в церковной среде всем известен «Игумен», под которым разумеется «работник ГПУ под фамилией Тучков, который действительно является как бы своеобразным Победоносцевым при церковном управлении. Причем делается это настолько открыто, что “Тихоновцы” на всех перекрестках говорят о рабской зависимости обновленческой церкви от ГПУ – Тучкова, что вряд ли для нас выгодно» (19, кн. 1, с. 9; кн. 2, с. 355).
Однако и в таких тяжких условиях в России продолжалась церковная жизнь. В Москве на Маросейке, в небольшом и малозаметном храме святителя Николая в Клениках служил протоиерей Алексей Мечев, удивительный старец, сплотивший вокруг себя большую общину из людей молодых и старых, высокоинтеллигентных и малообразованных. Он за долгие годы служения превратился в мудрого духовного исцелителя; зная все человеческие слабости, он не потворствовал им в своих духовных детях, а доводил их самих до осознания своей греховности, а после раскаяния – до желания избавиться от своих пороков и слабостей.
Протоиерей Николай Смирнов, напротив, служил в очень известном в Москве храме Воскресения Христова в Кадашах. Кадашевский батюшка высоко поднял уровень церковной жизни в храме: он, например, отказался от привычного и приятного для многих партесного пения наемного хора и декламации при чтении, а заменил это простым, общенародным пением и установил неспешное и вразумительное чтение. Народ потянулся к храму, приходили даже на ночные бдения по афонскому уставу. С 1910 года отец Николай завел коллективные паломничества по святым местам, ранее небывалые в России (см. 17).
С 1919 года в Москве действовало Братство ревнителей Православия в честь святителя Алексия, созданное священником Романом Медведем. Члены Братства каждый день встречались за ранней литургией (до начала работы), по вечерам были вечерние богослужения с беседами, в которых разъяснялось богослужение, толковались тексты