Путь к колодцу (СИ)

   "Природа хитра, но не злонамеренна" - сказал кто-то из физиков, впрочем, кажется, он имел в виду Бога, но эта игра слов смысла не имеет. Важны не слова, а комплекс понятий, образов скрывающихся за ними. Но даже это подозрение мира в злонамеренности о многом говорит, особенно подчёркивая наше стремление именно к конечному результату, веру в его важность... И мир расщепляется на два лагеря - враждебный, мешающий, по нашему мнению, достижению цели. И дружественный - способствующий, как нам кажется, её достижению. Вера наша работает чётко, и окрашивает всё в два цвета - белый и чёрный, добро и зло... С каждым годом это разграничение только усиливается, исчезают полутона, и всё более черным становится мир, пока тьма не поглотит его совсем...

   Но вот тонкая прослойка тёмного песка, вяло сочится она мутной жижей, это всего лишь поверхностная влага - верховодка. Ненадёжна она и грязна - пролил кто ведро воды, плеснула хозяйка помоев на земь... Ни как она не связана с глубинными неистощимыми родниками, журчащими сквозь чистые голубоватые пески водоносных горизонтов.

   Мир полон аналогий, и поиск истины иной раз приводит к пованивающим чем-то неприятным выводам, но не выдерживает истомлённый жаждой путник, припадая к мутной влаге, пытаясь утолить жажду. И проникает в него яд, не принося облегчения, ожигая губы и гортань горечью лжи... Злоба, вражда и ненависть, - если эти эмоции возбуждаются в душе человека, значить яд проникает в душу его и убивает её.

   С трудом вгоняю я лезвие лопаты в вязкую глину, ком которой, наконец, оторвавшись, срывается с лезвия шлёпается смачно в маленькую лужицу на дне колодца, разгоняя маслянисто поблескивающие волны. Я пытаюсь вновь подхватить его на лопату, что бы вбросить этот комок глины в ведро и доставить его наверх, к солнцу, тепла которого эта глина не получала уже много тысяч лет.

   Раздражение неподвластно мне, и это раздражает, злит... Каков прок от него? Почему не могу воспринимать происходящее, как нечто естественное - ведь всё происходит согласно всем законам физики, согласно предопределению... Злость моя это сигнал из подсознания - тонкий луч, высвечивающий на миг шестерни таинственного механизма моего мышления, причин и следствий, определяющих поведение, а значить и саму личность. Но ведь и копаю я колодец, что бы разобраться в этом! В себе самом!

   Нам трудно представить, в чем же мы остро нуждаемся, и что получаем мы, часто сами того не замечая, от предков своих. И пускай уже давно нет их с нами, пускай мы давно не помним имён их, продолжают они поддерживать жизнь нашу, передавая нам силу и надежду из неведомого своего далека.

   Не думая об этом вели они когда-то неспешно натуральное хозяйство, сами определяя потребности свои и, в меру возможного, удовлетворяя их... Приходили моры, ненастья, лихолетья и пожары, сотни лет из года в год, быстрый безжалостный кочевник вихрем проносился по городам и весям, сжигая дома его, уводя в полон семью его, убивая друзей его...

   Трудно, невозможно представить нам - из года в год, на протяжении нескольких поколений одно и тоже - войны, войны и войны... И не было у него ни знания истории, ни того, что привыкли мы понимать под источниками информации - жил он в глухом своём сельце, каждый раз после очередного нашествия и набега, собирал всё что осталось, принимал чужих детей, чужую, чудом выжившую родню, копал очередную землянку в мёрзлой земле, не надеясь на чью-то помощь... Тянул, опухая с голоду до весны, пахал на поле, запрягаясь в соху, бросал в землю сбережённое в голод зерно... И знал, всё время знал, что придет осенью свирепый враг, и запылает жарким пламенем с таким трудом отстроенный дом, и погонят в рабство новую его семью, а сам он, может, будет лежать порубанный на пороге горящего дома своего...

   Где брал он силы, что бы жить? Из какого источника черпал он надежду? На что надеялся он? Почему не кидался он в прорубь, не лез в петлю от отчаяния и смертной тоски? Что за исполин хранил тысячи лет слабый огонёк нашей жизни, в продуваемом свирепыми ветрами мире?

   И не год, не два жил он так, поколение за поколением, сменяясь, проходили сквозь скорбную череду горестей и печалей утрат...

   Может и злился он, но не кидался в прорубь... А то бы не было нас, потому что мы - его потомки! Его, а не того, кто, не выдержав испытаний, кидался от отчаяния в прорубь. Забыв о будущем, пёр напролом...

   Может это и есть самое главное? Может именно в поисках именно этого источника сил и надежды, залез я в сырую тесноту этой темницы?

   Смиренье и буря - две крайности. Выжил бы народ, если бы не было в нём этих противоположностей одного целого - народа? Одни способны принять и пережить самое тяжкое, а другие ..? Не задумываясь выйдут они на встречу самому тяжкому испытанию. Можно говорить о случайности, но так можно уверить себя в случайности и самого мира нашего. А ведь в естественном отборе именно крайности определяют развитие вида и приобретение новых свойств и качеств. И говорить в этом случае о случайности - это значить признаваться в бессилии своей логики.