Путь к сердцу. Баал

А тот не ответил. Лишь неторопливо вытянул меч из «чужого» тела, неспешно заткнул его в ножны и посмотрел исподлобья. В глазах ни злости, ни мести, ни радости – ничего. Какое-то время на ветру трепетали не только его длинные волосы, но и раздувающиеся, будто принюхивающиеся к чему-то широкие ноздри, затем распахнулся рот-щель и наружу вырвался звук, значение которого ускользнуло.

Рык, команда. И круг вдруг рассыпался – великаны безмолвно подчинились «командиру», принялись убирать оружие, расходиться.

И уже через минуту на Равнине, на холодном пронизывающем ветру, вымокая под каплями начавшегося промозглого дождя, стояла лишь она одна – Алька. С мечом в скользких пальцах, с раной на груди, с немеющим телом и «неходячей» ногой.

Вокруг Кошки и камни, вокруг лишь пустырь, холод и пустота. А внутри ни сил и ни жизни.

Она опустилась на землю. Какое-то время сидела, сгорбившись, силясь унять боль. Затем скорчилась, легла.

* * *

Он редко забирал «добычу» себе, но на это раз принял решение не отдавать.

Не пришлось. Ни командовать, ни драться за нее, ни спорить. «Солдатам» та оказалась неинтересна – то ли не вкусна, то ли привыкли к «жралам» и кошкам, то ли была еще причина, о которой он не знал. Плевать. Но «подчиненные», потеряв интерес к несостоявшемуся бою, попросту разошлись – переглянулись, обменялись неслышными ему фразами и разбрелись по Равнинам в поисках лучшей наживы.

А он все сидел под холодным дождем и не понимал, что с ней делать – с девкой.

Нет, на бой не злился – она дралась, потому что хотела выжить, даже звезду метнула. Вот попала бы в горло – другое дело, а так… Дура. Застрявший в груди металл Баал выдернул и выбросил, почти восхитился скоростью, с которой тот прилетел, почти удивился, что не заметил броска. Ловко.

И как, спрашивается, она тут оказалась – обычный человек – в Равнинах? Не просто человек – женщина. Одна. С дурацким, каким-то игрушечным ржавым мечом, без щита, без нормальной одежды. Бросить ее тут? Пусть сожрут? Так ведь нормальная, не «мутант», как остальные обитатели. Помрет сама? Может быть. А, может быть, ей помогут.

Ему бы домой, ему бы уже идти, он и так провел в чужом мире слишком много времени – решил, что если качественно выпустит пар, то в следующий раз вернется нескоро. А задержался, и принимай на себя дополнительную ответственность.

Мало ему ответственности в жизни? Он и ту, что есть, терпеть не может.

Баал зло ругнулся, сплюнул на блестящие от дождя камни, откинул со лба мокрые волосы и посмотрел туда, где в отдалении прямо на земле лежало маленькое скрюченное тело – два сапога, замызганная рубашка, ворох из спутанных волос и игрушечный, кажущийся ему ненастоящим меч.

И куда ее, спрашивается, девать?

Он подошел ближе и теперь смотрел на нее в упор: бездыханное тело, залитая кровью одежда, лица не видно. Может, уже мертва?

Регносцирос принюхался, принюхался по-особенному, как умел только он, и смерти не почувствовал – нет, жива. Пока. Отнести ее к границе? Еще бы знать, где она – граница. Притом не ближайшая, а та, где живут люди. Ведь просил Дрейка – дай карту, – а тот уперся, мол, ни к чему тебе.

Вот и к чему – как знал, когда спрашивал.

В этих землях Баал не чувствовал ничего, кроме бабкиного домика, откуда приходил – тот, будучи Порталом, действовал на него, как магнит, – а более не ощущал вокруг ни одного строения. И сильно сомневался, что они тут вообще были. «Солдаты» – и те, наверное, жили в каких-нибудь пещерах, – он так и не удосужился выяснить.

Девка, тем временем, тихонько застонала, но не пошевелилась; все сильнее мочил ее одежду дождь, все холоднее становилась земля.

Он взглянул на небо, фыркнул – температура падала, через минуту-другую полетит снег.

Надо бы что-то решить, не бросать же ее здесь? Черт бы подрал мягкую часть души и проклятую прилагающуюся к ней совесть – иногда Регносцирос воистину ненавидел в себе все человеческое, потому что вот как теперь не мог просто развернуться и уйти – внутри свербело.

Допустим, он найдет границу и вынесет непутевую вояку – примут ли ее обратно? Сомнительно. Наверняка эти земли носят славу чумной, а вышедшие из нее обратно люди – прокаженными. Вот нисколько он не удивится, если ее, вернувшуюся, умертвят или же сошлют обратно. Нисколько. Люди всегда славились наличием страхов, и страхи эти зачастую застилали им и ум, и глаза.

Тогда куда? Отнести «солдатам» и понадеяться, что выходят? Он уже увидел полное отсутствие с их стороны интереса. Оставить кошкам? Нет, Баал никогда не страдал ночными кошмарами, но в этом случае усомнился, что не начнет.

Куда, мать ее за ногу, куда?

Срывающиеся с неба капли, как он и предполагал, превратились в крупу; начало мести.

Регносцирос недобро зарычал, наклонился, подхватил легковесную «обузу» на руки и пошел в единственном направлении, которое никогда не путал – к бабкиному дому.

– Осатанел? – Зантия слов не выбирала. – Неси ее отсюда! Не положено!

– Уже положил, и, значит, положено.

Баал кивнул на широкую скамью у стены и осклабился – хорошая игра слов вышла, жаль, бабка не оценит.

Зантия не оценила.