Путь к сердцу. Баал

Регносцирос шатался, тяжело опирался Канну на плечо и пах, как заброшенный пивзавод.

– Давай… Дураков много, прирежем кого-нибудь – мир станет лучше.

– Ты перебрал.

– Нет, я – плохой. И просто забыл об этом. А ты помнишь?

– Ты…

– Я ведь должен убивать, да? Иди жрать людей. Душить младенцев…

– Про каких, мать твою, младенцев ты говоришь?

Коллега его не слышал – смотрел в стену тяжело, быком.

– Или я хороший, скажи? Может, хороший? Тогда, может, я должен их плодить? И, знаешь, может, у одного из ста будет счастливая жизнь? Не такая дерьмовая, как у его отца, а хорошая, достойная. Как думаешь, может так выйти? Сколько их для этого надо наплодить?

– Стив! – негромко позвал Аарон, и доктор повернулся в его сторону. – Подойди.

– Сколько? – продолжал допытываться пьяный демон. – Как думаешь…

– Стив, этот товарищ перебрал.

– Я уже заметил.

– Надо бы его протрезвить, пока он кого-нибудь не зарезал.

– …у них есть шанс? – только сейчас осознав, что на фоне его беседы, ведется речь о нем же самом, Регносцирос недобро сверкнул мутным взглядом в сторону доктора. – Не подходи, док. Если протрезвишь, я точно кого-нибудь зарежу, обещаю.

А когда демон обещал – они знали, – всегда исполнял. Процедура протрезвления была тут же вычеркнута из планов.

– Тогда усыпи его.

Вопросительный взгляд дока.

«Выхода нет», – качнул головой серьезный Аарон.

Последнее, что увидел Баал (но не успел среагировать), прежде чем впал в забвение, был Стивен – не его лицо даже, а приблизившийся вдруг ежик отливающих золотом волос.

– Док! – предупреждающий рык.

А потом его лба коснулась теплая рука.

– Что с ним такое?

Они положили спящую тушу на пол и теперь смотрели на него – пьяного кабана – сверху.

– Если б я знал. Психоз. Отвел меня в сторону, предложил пойти кого-нибудь убить.

– На полном серьезе? – Лагерфельд удивился.

– Да если б я знал. Все бормотал что-то о младенцах – я так и не смог понять, что… В общем, надо бы его домой. Пусть проспится.

– Да уж, пусть.

Подходили товарищи, спрашивали, все ли в порядке – стратег и доктор отмахивались – мол, сами разберемся, просто перебрал наш демон.

– Поговорим с ним позже, – решил доктор, – когда проснется. А проснуться ему надо не раньше, чем поспит часов двадцать, а то и все сутки.

– Уверен, что не встанет раньше и придушит кого-нибудь?

Шрам на виске Аарона в свете ламп выделялся кривой линией.

– Уверен. Сомневаешься в моих способностях?

– Никогда не сомневался.

– Вот и повезли его домой.

Им пришлось оставить и недопитые стаканы, и компанию.

* * *

Ночь она провела в слезах, не сомкнув глаз и прижимая к щеке ворот мужской рубашки. Перебирала в памяти самые ценные моменты: вспоминала каждое касание, каждый взгляд, каждое сказанное слово и все то, что не прозвучало, что сама услышала между ними.

Наверное, она услышала больше, чем там было.

Позволяла себе реветь, с судорогами изрыгала из себя горе, прощалась со своей любовью – короткой и уже ушедшей, но которая в ее жизни все-таки была, морально готовилась к следующему шагу.

Она не многое знала о Баале, но в одном была точно уверена: решил уйти – уйдет. И не вернется, пока сам не изменит мнения, – не помогут ни слезы, ни разговоры, ни угрозы, ни увещевания. А в том, что в ближайшее время он возвращаться не собирается – не за ней, как за любимой женщиной точно, – она была уверена наверняка.

Что ж, он не вернется за ней, а она не поедет обратно в Город.

Мир Уровней – не ее мир. Он хороший, красивый, со своим укладом и течением, приятный во всех отношениях, но ей нечего там делать. Она уже нашла того, кого искала.

Нашла. В прошедшем времени.

И с самого начала знала – не логикой, но сердцем, – что ей не нужна его помощь: не нужны ни деньги, ни документы, ни новое имя – ей нужен Баал. Поэтому когда-то и нарушила закон. А пойдет следом, нарушит его еще раз. И еще, и еще, до бесконечности. Будет биться о невидимое стекло, пока не разобьется, пока не выдохнется окончательно и не свалится обессиленная.

А бороться она будет до конца – на то она и Алька, – с таким уж характером родилась.

Вот только навязывать себя не будет.

Она уже предложила ему все: себя, свою любовь, будущих детей – от всего отказались. Плакать? Плакала. Просить? Просила. А теперь не хотела дожидаться момента, когда ей привезут новые бумаги, скажут: «собирайся», посадят в машину и смотают кулем немногочисленные шмотки, чтобы забросить их на заднее сиденье.

Она хотела запомнить все другим – не таким, каким оно стало теперь. Прежним.

* * *

Короткий сон не принес ничего, кроме ощущения опустошенности и внутреннего дрязга.

Алеста встала, заставила себя умыться, прошла на кухню. Принялась доставать из холодильника все, что можно было сварить или поджарить – перед уходом, она приготовит Баалу еду (приедет – поест) и тем самым отдаст последний долг. Прибираться не будет – ни к чему. Когда-нибудь наведается Ева и все вычистит и выдраит.

А Алька стала здесь чужой. И ей скоро уходить.

Куда? Варианта два.