Когда в кадре показался герой Алькиного рассказа, челюсть Талии брякнулась об пол – с экрана, улыбаясь и обнимая Альку, смотрел настоящий Воин – огромный, как скала, накачанный, длинноволосый, действительно выглядящий, как «дикий».
– Умный? Интеллигентный? – кого-кого, а после такого описания Ташка ожидала увидеть в кадре очкастого ботаника с понурыми плечами и глазами в пол, а вовсе не писаного красавца со звериным взглядом и манящей полуулыбкой. – Алька, ты где такого взяла! Вот это секси! А там еще такие есть? Алька, Аленька, ну скажи, куда за такими идти?! ТЫ ГДЕ ЕГО ОТЫСКАЛА?!
Ташка подпрыгивала на диване; пустая комната молчала.
А счастливая Алеста улыбалась с экрана.
– Мам, это же Алька… наша Алька…
Хельга плакала. Слезы текли из-под очков в квадратной оправе; рядом, застывшая как изваяние стояла побледневшая мать – ее подбородок дрожал.
–
Пухлощекая девочка поняла руку и радостно агукнула; по щекам Ванессы Терентьевны текли теплые ручейки – ее внучка. Ее живая и родненькая внучка – личико розовое, глаза чернющие, волосики кудрявые… Лаура.
Ей ведь даже не придется накручиваться.
Позади Хельги и Ванессы Терентьевны стояла Клавдия, смотрела на экран, слушала, тихонько утирала кухонным фартуком слезы – она только что забыла про пироги в печи.
– Надо же, Алька наша…
Вошел в комнату и остановился позади Клавдии и Антон Львович. До того он слушал знакомый голос из коридора – боялся, что выгонят, если войдет без приглашения, а теперь не удержался – хотел взглянуть на лицо дочери и внучки. Хотя бы раз, хотя бы одним глазком; его руки дрожали.
Ванесса Терентьевна не могла оторвать взгляда ни от живой дочери, ни от маленькой и совершенно чудесной на вид внучки. Девочка… Надо же, девочка. От мужчины…