Путь к Свету

Ольга сопровождала меня на тех приёмах, на которые приглашали с жёнами. Всё свободное время она посвящала воспитанию сына. Денис ходил в младшую английскую школу. Она перед сном с увлечением рассказывала о его успехах; я слушал её, успевая думать о своём.

– Ты очень изменился, Андрей, за последние годы! – заметила она, прервав свою речь.

– Оленька, у меня нехорошее предчувствие…

– Что тебя тревожит? – нахмурилась она.

– Сам не знаю, – вздохнул я. – Мне как-то не по себе в этом городе, в этой стране… Кажется, от здешнего климата или… от чего другого я медленно гнию изнутри.

– Что ты такое говоришь? Ты себя плохо чувствуешь?

Я мрачно качнул головой:

– Не в этом дело! Ладно, не принимай близко к сердцу мои слова… Кажется, я давно не говорил, как сильно люблю тебя!

Её лицо расцвело в улыбке, и я поцеловал её. Не мог я рассказать ей, что сотрудника американского посольства, которого мы использовали в своей игре, нашли мёртвым на окраине города… Правда, он ничего не знал. Да и потом – кто осмелится поднять руку на главу иностранного представительства, защищённого дипломатическим иммунитетом?

На выходных мы с Ольгой прогуливались по лондонским улочкам и заходили в сувенирные лавки. Однажды на витрине я увидел модель знаменитого парохода. Я обратил на него внимание Ольги: «Титаник – это символ могущества Великобритании и её флота. С гибелью судна померкло и величие владычицы морей!»

– Хочешь купить? – улыбнулась она.

– Да. Может, и пригодится, – задумчиво проговорил я и добавил, немного погодя. – На Западе не любят русских… Но я не бегу с поля боя!

– Странные слова ты говоришь, – заметила Ольга. – С тобой всё в порядке?

Я лишь улыбнулся в ответ.

Однако беда пришла, откуда её не ждали.

– Звонят из России. Какая-то женщина, – говорит, по срочному делу, – сообщила секретарь из приемной.

– Соединяй.

– Андрей, – услышал я в трубке женский дрожащий голос.

В сердце кольнула острая боль тревоги:

– Аня? Это ты? Что… что случилось?

– Отец твой умер…

Слёзы брызнули из глаз моих:

– Аня. Ты… ты держись. Я скоро буду.

Я согласовал свой отъезд с российским и британским внешнеполитическими ведомствами и, оставив в Лондоне Ольгу с ребёнком, вылетел в Москву.

Аня встречала меня в служебной квартире отца. Слёзы катились нескончаемым потоком по её бледному лицу. Я обнял её и вспомнил прошлое… Наконец, она немного успокоилась, и я решился заговорить с ней:

– От чего он умер?

– Он пережил три инсульта за последнее время и… – говорила она упавшим голосом. – И всё равно работал, не жалея себя!

Я недоумённо покачал головой:

– Я ничего не знал…

– Он не хотел тебя расстраивать!

Я внезапно вспомнил наш разговор, когда отец завёл речь о внуках.

– Он был упрямый… во всём! – сказала она и зарыдала, закрыв лицо руками.

Я вздохнул, не зная, как помочь её горю.

– Надо жить, Анечка! Терять родного человека – всегда тяжело, но надо жить. Я никогда не забуду, что ты сделала для меня, как поддержала в те сумрачные дни после смерти Маши… моей.

Отца хоронили на другой день. В церкви священник читал молитвы, горели свечи у гроба. Настало время прощания… Я заглянул в белое восковое лицо покойника, и мысль промелькнула в моей голове: «Это уже не он!» Гроб заколотили, а я тихо всхлипнул от осознания того, что больше никогда не увижу отца. Аня роняла слёзы в сторонке. Дома её ждали двое деток-сироток: младшему – Ване не было и трёх лет, а Алёна в сентябре пошла в пятый класс.

Потом я встретился с президентом и выхлопотал у него квартиру для Ани с детьми. Проведя с ними пару дней, вылетел в Лондон. Я не мог знать, что совсем скоро меня ждёт потеря ещё одного близкого человека…

***

На автомобиле посольства, украшенного флажками бело-сине-красного цвета, мы с Ольгой ехали в Министерство иностранных дел Великобритании на приём, посвящённый годовщине принятия Венской конвенции «О дипломатических сношениях». Ольга пожелала сесть впереди рядом с водителем и не пристегнулась…

Я погрузился в свои мысли и думал о том, что потерял прежнюю хватку, а дипломатическая служба стала для меня каторгой. Мне вовсе не хотелось быть на этом приёме, видеть сдержанные улыбки на лицах людей, говорить и слышать любезные слова, лишённые всякого смысла. Ольга обернулась и вопросительно поглядела на меня. Я кивнул: мол, всё в порядке. В Лондоне я в совершенстве освоил науку лицемерия и возненавидел самого себя за это. Я подумал об Ольге… Прежней любви я не испытывал, – ни к ней, ни к ее мальчику, которого усыновил ещё будучи в России.

«Да что со мной такое происходит? И почему так тяжко на душе?»

Внезапно в памяти вспыли фрагменты сна, увиденного накануне ночью.

В том сне я был в Оренбурге, стоял на знакомом перекрёстке. Люди собрались и о чём-то оживлённо говорили. Седовласая женщина в преклонных летах сокрушённо причитала: «Мы старики живём, а молодые умирают. Всегда так было!» На дороге лежало мёртвое тело. Я срываю белое покрывало и вижу глаза, устремлённые в небо. Это была Ольга! Она вдруг встаёт и идёт на меня:

– Прощай, милый мой…

Я задрожал; откуда-то свысока прозвучал голос:

– Берегись, Андрей, и береги Ольгу!