Путь Никколо

Там же оставался кабинет демуазель и жилые покои. Однако в дорогостоящий особняк на улице Спаньертс переместился весь центр управления компанией. Там у нее также был теперь свой кабинет, достаточно просторный, чтобы приглашать туда клиентов или друзей. В самом большом помещении стояли столы Николаса и Грегорио, и также они наняли двух писцов и посыльного; экономку и чернорабочего, который заодно присматривал и за небольшой конюшней.

Она признавала его правоту. Даже когда дела вершились не с таким размахом, поддержание записей в должном порядке давалось ей с большим трудом, в особенности когда она сама же настаивала, чтобы Юлиус большую часть времени проводил с Феликсом. Асторре еще больше усложнил ей задачу. Все новые контракты наемников необходимо было ввести в реестр, а также заполнить дубликаты. О каждом наемнике требовалось знать его имя, место жительства и где живут его близкие родичи, а также записать все его вооружение, и доспехи, и масть лошади, вплоть до малейших отличительных примет. Все эти книги высились на полках, вместе с записями по красильне и по залоговой конторе. И дубликатами учетных книг Лувена, которые еще необходимо тщательно проверить и исправить. В одну из их кратких насыщенных встреч Николас осведомился, не возражает ли демуазель, чтобы он послал за оценщиком Кристофелем, и они все вместе обсудили будущее их лувенского отделения. И во всем этом Грегорио принимал деятельное участие. В свои долгосрочные планы Николас его пока не посвящал и предпочитал действовать в одиночку. Разумеется, Марианна де Шаретти была в курсе большинства его задумок. Он в подробностях докладывал ей обо всем, но порой, когда она видела адреса на письмах, отсылаемых в Женеву, в Милан, во Флоренцию, то ощущала смутную тревогу. Эта затея казалась слишком обширной. Но Николас спешил успокоить ее. Здесь он действовал от собственного имени, и если их ждет неудача, то пострадает лишь он один. И все равно, она тревожилась.

Тем более, что и в городе ему явно приходилось нелегко. Если он отправлялся куда-то без нее, то торговцы зачастую требовали представить доказательства его права вести с ними переговоры, либо потому что не знали о его женитьбе, либо намеренно желая выбить из седла. Один раз к ней даже послали гонца за подтверждением. Она разозлилась, однако Николас отнесся ко всему с выдержкой и спокойствием. Он даже сказал, что предпочитает такое отношение фальшивым улыбкам и двойной игре.

От главы английской миссии она узнала, что Николас встречался с Колардом Мансионом, и подумала, что, возможно, своему другу он поручает писать те письма, которые не доверяет писцам. Лишь позднее, читая его личные записи, оставленные для нее, демуазель де Шаретти заметила, что его собственный почерк, который прежде был слишком беглым и неразборчивым, сделался отныне куда более аккуратным и изящным.

Как это ни удивительно, но у него хватало времени и на многое другое. Общество лучников святого Себастьяна, которое не заботилось чрезмерно о чистоте своих рядов, приняло Николаса в свои члены, и он проводил там не менее часа каждый день, стреляя по мишеням и знакомясь с собратьями по клубу. Он также посетил кузнеца, который выполнял некоторые заказы для Асторре, а в былые времена был наставником фехтования. Именно Феликс сообщил матери, что Николас, похоже, решил возобновить занятия военным делом. Должно быть, для того, чтобы защитить свои деньги, — предположил Феликс.

Перемирие свадебного дня не продлилось надолго. Теперь Феликс с удовольствием бросал ей в лицо все те обрывки сплетен, которые собирал по городу о Николасе, если только не выйти из комнаты, наотрез отказываясь слушать, как она поступала подчас, Марианна де Шаретти никак не могла помешать сыну. Впрочем, ничего особо нового он ей сообщить не мог. И к тому же, по счастью, сам Феликс большую часть времени посвящал подготовке к турниру. Он приобрел все необходимое снаряжение, куда более роскошное и дорогостоящее, чем следовало бы, но мать не стала противиться, поскольку Николас также не возражал. Чем ближе становился день турнира, тем усерднее она старалась не думать об этом, даже когда Феликс за ужином принимался со сверкающим взором перечислять имена великих рыцарей, которые должны будут принять участие в торжествах.

С сияющим взором и тщательно скрываемым страхом… Он был уязвим и прежде, до ее замужества, но теперь стал уязвим вдвойне из-за своей бравады. У Марианны де Шаретти болела душа за сына, ибо она понимала, как тяжело ему приходится, — одновременно защищая и презирая ее. Однажды он вернулся домой с кровоподтеком на скуле, но не предложил никаких объяснений, а супруга одного из клиентов с восторгом поведала Марианне, как ее милый Феликс заступался за мать пару дней назад, когда одна из этих невоспитанных девчонок из Дамме совсем позабыла о хороших манерах. Дочь ростовщика, кажется. Дочь ростовщика Удэнена.