Путь серебра

Фредульв, давний соратник князя Хельги, был мужчиной лет сорока, с круглым лицом, довольно мясистыми чертами и курносым носом; волосы на лоб спускались мыском. Рослый, но коротконогий, он на земле напоминал медведя, а в седле смотрелся очень внушительно. Он имел привычку хмурить брови, отчего у него всегда был тревожный вид, но человеком был опытным и стойким. Хельги Хитрый ему доверял и поставил его старшим над ближней дружиной сына, надеясь, что с ним юный вождь не пропадет. Одетый в светлый шелковый кафтан и высокую ушастую хазарскую шапку с отворотами, ярко-красного шелка, с хазарским мечом на боку, подобранным на месте утренней битвы, Фредульв и сам был похож на тархана или бека. Однако он принадлежал к русам, что пришли в землю полян еще раньше самого Хельги Хитрого, и предпочитал славянский язык.

– С тысячу будет, – ответил он и показал плетью вдоль ряда: – Три сотни северных, древляне почти столько же, сотни по две у плеснецких и у наших за оба раза.

– Может, это боги… – вырвалось у Грима. – Чем-то не угодили мы…

Но подумал он «не угодил я». Князь и вождь, он один отвечал за удачу всего войска.

– Что боги? Испугался нас хакан-бек, – возразил Фредульв. – Он, сдается, мнил, что побьют нас за морем сарацины. Мы – их, они – нас, вот хазарам самим и рук марать не придется, сразу двоим их ворогам будет укорот. А мы вон как воротились – с малыми потерями и большой добычей. Нужны мы такие хазарам? Полян и радимичей у них отняли, так они и других данников не долго удержат. Вот и решили нас извести, пока мы не ждем и беды не чуем. Им бы нас вырубить – и можно лет на тридцать забыть, кто такие русы. Да нажиться заодно на нашей крови.

– Так мы им и дались! – Грим гневно раздул ноздри.

– Отбились кое-как. Но ты не думай, княже, это не конец. Для бека теперь нас живыми отпустить – хуже смерти. Уж начал, так надо заканчивать. Прикончит нас всех – и добычу нашу возьмет, и Олегу скажет, что мы от сарацин не возвращались, за морем все сгинули. А уйдет из нас хоть кто-то – на весь свет его подлость ославим. Торгового мира больше не будет, купцов его, рахданитов, через Киев мы больше не пропустим. Да и свои его живьем съедят – убитых вон сколько, и гридней его, и городской чади, а добычи – с мышкин чих.

Грим молча кивнул, признавая правоту своего первого боярина. Подлость бека, который не то сам позволил арсиям напасть на русов, не то просто не сумел сдержать их мстительный порыв, могла бы сойти с рук, только если бы нападение полностью удалось и русы погибли все до одного. Но теперь, когда они уже все поняли, но еще живы, хоть как-то спасти честь хакан-бека Аарона перед своими и чужими могло только их полное уничтожение.

Привезли три лодьи нарубленных дров – ездили за ними вниз по реке, где ближе к жерлу росло больше деревьев. Дрова из свежей ивы и вяза были хуже некуда, но их кое-как подсушили в дыму кизячных костров. На каждом из полусотни «кораблей мертвых» сложили костер из этих дров, щепы, сухой травы. Все войско, кроме дозорных, собралось к берегу.

Авараншах – владетель союзной хазарам страны Тавьяк, где русы проводили зиму перед возвращением, – подарил Гриму на прощание с десяток корчаг красного и белого вина. Сарацинам вера запрещала делать вино, но авары, населявшие Тавьяк, несмотря на множественные попытки насильно обратить их в сарацинскую веру, оставались верны богам своих предков и разводили виноград, как и жившие к северу от них хазары. Вино берегли для жертв и пиров по прибытии, но сейчас Грим приказал одну корчагу вскрыть. Рогом разбавленного вина Грим простился с павшими: отпил сам, передал страшим боярам, стоявшим вокруг него, остальное вылил в воду. Отроки, осторожно ступая между сидящими на днище мертвецами, взялись за весла и вывели все пятьдесят лодий на речную ширь – на «большой перестрел». Подожгли высушенную щепу и сухую траву. А потом взяли топоры и пробили днища.

Закончив свое дело, отроки прыгали в воду и плыли назад к берегу. Позади них тянулись вниз по течению «корабли мертвых»: на каждом дымил костер, и под дымным стягом они медленно погружались в воду. С берега им отвечал прощальный крик тысяч голосов, трубили все рога в войске. На глазах у живых тысяча мертвых уплывала к предкам – к Одину, к Перуну.

Вот одна лодья, погрузившись по самые борта, черпнула воды и быстро затонула. Каждый из мертвецов был своим поясом привязан к уключине, поэтому они не всплывут даже через несколько дней, когда обычно всплывают утонувшие. Хазары не увидят этих тел, они навек обрели свою могилу на дне могучего Итиля. Тела уходили вниз, а освобожденные души роем устремлялись в небеса.

– Мы будем поминать вас каждую весну и каждую осень, в Навьи дни, как родных своих дедов! – сказал Грим, глядя вслед последним лодьям, что еще виднелись, полузатопленные, ниже по реке. – Будем ставить угощение для вас, как для родных своих братьев. Вы все братья мне. – Он оглянулся на живых, плотным строем стоявших у него за спиной. – И если боги того пожелают, я свою жизнь отдам за то, чтобы вы все вернулись домой живыми и с добычей!