Путь серебра

– Это наша с Годо добыча. Мы нашу часть выделили наконец. Это наша обоих, но… – Свен посмотрел на брата, который стоял, прислонившись к ларю и скрестив руки на груди, – если тебе что-то сильно понравится, Годо согласен считать, что это будет моя доля. Вот это я для тебя берег. – Свен взял небольшой кувшинчик, где в обрамлении виноградных гроздей стояла изящная позолоченная лань, и вручил ей.

– Здесь поменьше, чем досталось Ульвхильд, но не похуже, – добавил Годо.

Вспомнив об Ульвхильд, Вито переменилась в лице и опустила кувшин. Еще раз огляделась в мучительном колебании, не зная, как поступить.

Она хорошо понимала, что именно видит. Не просто сарацинскую добычу. Не просто сокровища. Она видит честь сыновей Альмунда, их удачу, сохраненную вопреки всем нападкам злой судьбы. Это была ее честь тоже. Но может ли она ее принять?

От смятения тянуло заплакать, но Вито старалась сдержаться.

– Но Ульвхильд… отвергает свою долю, – с трудом выговорила она.

– Отвергает? – Годо нахмурился и подался вперед.

– Ульвхильд сказала… что даже если бы сокровищ было в десять раз больше, она не может принять их, потому что… гибель Грима принесла позор…

Вито глубоко вдохнула, от волнения все услышанное спуталось в памяти. Ее пробирала беспокойная дрожь, но она не могла таить услышанное в себе и не поделиться с теми, кого это касалось в первую голову:

– Она сказала, что вы… вы вернулись без своего вождя… и что если бы она была женой кого-то из вас, то не позволила бы к себе прикоснуться…

– Ой божечки! – ахнула Радонега.

«И если я приму что-то из этих сокровищ, то разделю ваш позор», – сказала бы Вито, если бы могла так ясно определить свои сомнения.

Но остальные поняли ее лучше, чем она сама.

– Да ётуна мать! – Свену хотелось сказать гораздо больше, но перед ним стояла его собственная мать. – Ты слышал, – он резко повернулся к брату, – она нас еще позорит! Отдали бы мы Ётуну те мешки, пусть бы они с Хельги хоть сожрали их вдвоем! Мы их волокли от самого Итиля, а она тут еще кобенится! И эту еще научила! Мать, – он сурово воззрился на Радонегу, – не пойдет она больше к Ульке, ты слышишь! Если опять пришлют, скажи, нет, хозяин не дозволяет!

У Вито слезы потекли по щекам: гнев Свена, ярость и досада в его голосе совсем лишили ее присутствия духа. Она понимала, что ей не следует повторять оскорбительные речи в собственном доме, но не могла и молчать, не зная, в какой мере должна оберегать свою честь, если ее мужа считают обесчещенным. Но выглядело это так, будто она плачет от грозящей разлуки с Ульвхильд, и успокоить Свена никак не могло.

– Да славятся боги, что я не женат! – воскликнул Годо. – Меня хотя бы позорит чужая женщина в ее доме, а не моя – в моем!

– Я не хотела… – сквозь слезы неразборчиво бормотала Вито, – но она говорит, что я тоже…

– Ты больше к ней не пойдешь и не будешь слушать ее безумные речи! – отрезал Свен. – Если она так заботится о своей чести, то мы, должно быть, скоро увидим, как она раздаст свои сокровища и пронзит себя мечом! Если уж ей вздумалось сравняться славою с Брюнхильд!

Он вспомнил о своем мече, что сам нарек Страж Валькирии, вспомнил ту ночь, когда это случилось. Вспыхнула досада на себя: пока он тут выжидает не пойми чего, зловредная вдова пытается отнять у него уважение жены!

– Ну а чтобы моей жене было некогда ходить по чужим домам и слушать, как меня там позорят, я хочу, чтобы ей хватало забот в своем доме, – добавил Свен. – Мать, помоги ей собраться и все там устроить. – Он кивнул в сторону, имея в виду новый двор. – Берите серебро, покупайте что хотите, но чтобы… ну, дня через три я своим домом жил. Хватит вам?

– Какие три дня! – Радонега всплеснула руками, хотя лицо ее прояснилось при этом известии. – В новый дом на полонь вселяются, чтобы было в дому добра полно, а теперь у нас… – она быстро припомнила вид луны и сочла на пальцах, – новец миновал две ночи… новый перекрой…[13] Как раз и хватит, чтобы дом оживить. Первую ночь ночевать должны курица с петухом, вторую – гусак с гусыней, третью – поросенок, четвертую – овца с бараном, пятую – корова…

– Корова, в доме?

– А как же? Когда Велько вселялся к себе на двор, и корову, и лошадь на шестую ночь в избу водили. А уж на седьмую – хозяин, что, стало быть, дурного в доме ничего нет, и коли никакую жертву не взяли, значит, зла не мыслят…

– Я помню, как Велерад переселялся. – Вито смущенно улыбнулась, оттаяв. – Это весело.

– Людей позовем, – подхватил Альмунд. – Пусть подивятся на ваше житье богатое.

– Утварь перенести много времени не нужно, а скотины мы за три дня не найдем, сколько для хорошего дома требуется, – покачала головой Радонега. – Корову дам вам, кур люди принесут… Кого же с вами из челяди отправить? У нее одна Ляска своя осталась, надо ж еще девку, да и отроков бы пару… Иначе не управить…

Три года назад Вито приехала с двумя служанками, данными ей в приданое, но одну у Радонеги высватали за выкуп и взяли замуж.

– Ты ж не хотела отдавать, – напомнил Альмунд, – говорила, госпоже понадобится. Теперь пошлем к Замятке, скажем: девку взяли у нас, другую давайте…