Путь серебра

От сарацин полона не привезли – что брали, сбывали хазарским купцам еще в Тавьяке, – и новой челяди купить было не у кого. В ближайшем словенском селении Свен поговорил со старейшинами, предложил отдать ему до весны девку и отрока, обещав кормить, одевать и заплатить гривну серебром. Многие семьи, кто победнее, охотно отослали бы лишних едоков, кому зимой все равно нет дома работы. Сами отроки – те, кто два года назад были еще слишком молоды и не могли отправиться в поход, – в беседу важных людей не вмешивались, но горящими глазами рассматривали кафтаны, пояса, ножи, перстни и обручья Свена и Годо, сбрую их коней. Никто не будет огорчен возможностью пожить у таких людей, а там, кто знает, может, и получить от них оружие, когда они снова соберутся на войну…

Заручившись обещанием, что на днях старики выберут и пришлют в Хольмгард нужных людей, братья отправились обратно. С неба посыпалась снеговая крупа, при порывах ветра секущая лицо, и пришлось надвинуть шапки пониже.

По пути вдоль Волхова впереди мелькнуло что-то белое – будто сгусток снегового вихря. Но тут же Свен разглядел, что это женщина, и вздрогнул. Белая одинокая фигура на неприютном зимнем берегу, между серым небом и серым Волховом, она внушала жуть своей явной отстраненностью от живой, теплой жизни. Показалось – фюльгья, олицетворенная судьба, что показывается человеку в его последние дни и часы.

– Еж твою в корягу! – буркнул Годо, и Свен понял, что брат ее узнал.

Конечно, это Ульвхильд шла им навстречу, а позади нее следовала служанка и еще две девушки из Хольмгарда. Сблизившись, братья слегка поклонились ей с седел. Она равнодушно кивнула и тут же отвела глаза, но более оживленного приветствия они и не желали. Уж лучше бы она совсем их не замечала. Казалось, скажи она хоть слово – и это будет такое слово, от которого вовек не избавиться. Девушки, ее спутницы, при виде сыновей Альмунда прижались друг к другу; Годо заметил это и сразу понял: о них говорилось в девичьей у Сванхейд.

Встречные разошлись, никто не оглядывался. Щурясь под снегом, братья не смотрели друг на друга, но думали одно и то же. Надо с этим что-то делать. Ульвхильд молчаливо объявила им войну, и они отчасти понимали ее, хотя и знали, что ни в чем перед ней не виноваты. Она и сама не думает, в чем они провинились, она ненавидит их за то, что они вернулись, когда Грим погиб. Ей бы хотелось, чтобы весь мир погрузился в ту же скорбь, чтобы никого не было рядом удачливее, раз уж ей самой удача изменила. Чем эти двое лучше Грима, спрашивает она себя, и со страстью отвечает: ничем! Это они должны были погибнуть. Ей тяжело постоянно видеть сыновей Альмунда – живых, здоровых, разбогатевших на добыче, заслуживших восхищение и почет. В глубине души ей стала ненавистна любимая подруга, чей муж вернулся с сокровищами и славой. И эта война могла очень им повредить. Вражда и ненависть подобной женщины – знатной земной валькирии, к тому же вдовы, столь близкой к тому свету, могла сгубить их удачу и счастье, и ей даже не пришлось бы ничего для этого делать. Просто появляться перед ними, как фюльгья, несущая смертную весть.

Но как они могли защититься от этой напасти? Если женщина сомневается в твоей чести, ее не вызовешь на поединок, а вызов на разговор едва ли поправит дело. Снова рассказывать ей, как безнадежно было бы возвращаться на то злополучное место, где остался Грим и киевские русы: погибнуть, не имея никакой надежды ни помочь ему, ни отомстить? Еще там, на острове, где Амунд плеснецкий растолковал боярам их положение, братья понимали, что чести их будет нанесен урон. Но уже тогда, тем летним утром, исправить было ничего нельзя, а теперь и подавно. Не принесет пользы дать Ульвхильд случай еще раз напомнить людям об этом.

Удачи не хватило на всех, но сыновья Альмунда, будучи ниже Ульвхильд по положению, поделиться с нею не могли.

Глава 5

Весь Хольмгард видел, как вечером Альмунд и Радонега понесли в новый дом петуха и курицу – ночевать. Ясно было, что это значит: предстоит новоселье. Если кто расспрашивал, Радонега охотно подтверждала дело и приглашала в гости в новый дом.

Разумеется, разговоров об этом было много: в самое скучное время года, между праздником Зимних Ночей и йолем, пока даже снег еще не лег, такой веселый повод к обсуждению был весьма кстати. Свен не сомневался, что у Сванхейд тоже толкуют за пряжей о переселении его и жены. Уже видя мысленно, как они с Вито будут жить вдвоем, он еще раз невольно благодарил судьбу, что вернулся. Он завоевал добычу и славу, пора было позаботиться о том, ради чего он когда-то привез Вито из такой дали, – о детях, которые унаследуют от матери кровь велиградских князей, а от отца – удачу и славу предков.

Назавтра утром явился Тьяльвар и с самым важным видом от имени Олава и его семейства пригласил Альмунда со всей родней вечером в гридницу. Прислали не служанку, а целого десятского – значит, дело затевалось нешуточное.