Путь серебра

– Видно, хазарам не очень были нужны эти земли, – качнул головой Олав. – Карл рассказывал, что им пришлось выдержать несколько стычек с хазарскими дружинами, и то там было меньше самих хазар, чем их данников из славян и ясов.

– Боргар тогда рассказывал, что ясы против хазар не так давно мятеж поднимали, – вставил Свен. – Не так уж они дружны, и не такая уж верная опора – данники.

– Значит, они уязвимы! А эта месть не только моя и твоя. – Ульвхильд взглянула на отца. – Грим был сыном Хельги, и Хельги не может уклониться от мести за родного сына от знатной матери. Ведь Грим должен был стать его наследником – неужели его предательское убийство не стоит отмщения? Если вы снова соберете войско вместе с Хельги, то сможете нанести хазарам достаточный урон.

Олав взглянул на лица сыновей Альмунда и их спутников – на них ясно отразилось сомнение. Снова соваться в ту пасть, из которой чудом выскочили, их пока не тянуло.

– Ну, что ж… – неохотно начал Олав, – раз уж об этом зашла речь… Я хотел бы знать, Годред… Вы еще ничего не рассказали о том, как расстались с людьми Хельги и Амунда…

– И каким образом вы пришли домой с востока, а не через владения Хельги, – подхватил Ветурлиди. – Это наводит на мысль, что расстались вы с теми людьми не по-дружески. Что скажете?

Годред взглянул на Свена, потом перевел взгляд на Олава:

– Ты прав, конунг, добрым наше расставание не назовешь. Ты помнишь, мы рассказывали, что Амунд плеснецкий потребовал выдать ему двух пленниц Грима, что были на его лодьях. Он желал принести одну из них в жертву как спутницу самого Грима, а вторую отдать богам реки Итиль за благополучный путь… Но мы не хотели, чтобы Амунд плеснецкий приносил жертвы и за нас, твоих людей, – нам он не князь. Он и его люди были настроены решительно… Мы с нашими людьми рассудили, что выдадим Ётуну пленниц как часть добычи Грима, и пусть он по своему желанию или доставит их Хельги Хитрому, как его часть наследства, или пусть… распоряжается ими как хочет. Но мы не позволили ему приносить жертвы и от нашего имени тоже. Ты понимаешь, что мы никак не могли признать его своим князем, а себя – его людьми.

Олав озабоченно кивнул.

– Утром на острове они сделали то, что собирались сделать, но мы не были при этом. Когда они отплыли, мы не сразу последовали за ними, а немного выждали и тем временем принесли богам Итиля свои жертвы – из числа нашей добычи, собранной со всех северных дружиной.

– И кто приносил жертву?

– Я, – кивнул Годо. – Я и Сдеслав, как люди наиболее знатные в нашем войске. Мы сочли, что хоть у нас больше нет вождя княжеского рода, мы, однако, не можем признать над собой князя чужого и будем справляться при помощи своей собственной удачи. И после того, уже в полдень, мы тоже отплыли от того острова и двинулись вверх по реке Итиль на север…

…Разделение двух дружин так и не было преодолено: Амунд и его люди поняли, что северяне отказались признать его главенство, и после смерти общего вождя каждому войску придется следовать своим путем, доверившись собственной судьбе. Лишь остатки киян и прочих людей Хельги, слишком слабые, чтобы спастись самостоятельно, предпочли примкнуть к Амунду плеснецкому, надеясь на покровительство его княжеской удачи.

День за днем вереницы лодий продвигались по широкой реке вдоль низких берегов. Лишь вдоль кромки воды шумели узкие полосы рощ, а дальше начиналась голая степь. В светлые летние дни Итиль казался ослепительно-синим, яркие блики на поверхности слепили глаза, мешая видеть дальний берег. Но русам было не до того, чтобы любоваться берегами: гребцы налегали на весла, дозорные бдительно следили, прикрывая глаза от солнца, не появятся ли у берегов хазарские отряды. Мало кто верил, что хазары отпустят русов, не попытавшись снова нанести им урон, а лучше перебить совсем. Когда останавливались на ночлег, не менее трети дружин несли дозор, жгли костры, высылали тайные стражи в степь, дальше от реки, чтобы поднять тревогу как можно раньше. Для ночлега старались выбирать такое место, чтобы рощицы, овраги и ручьи создавали препятствия хотя бы для конницы и затрудняли нападение на стан. Несколько раз все это оказывалось нелишним: и конные, и пешие отряды численностью до трех-четырех сотен нападали в глухую, безлунную полночь или перед рассветом, пытались прорубиться к лодьям. Целью их была добыча русов – надо думать, уже по всей земле хазарской разошлась весть, что русы везут сокровища и что мира с ними больше нет, а значит, слово хакан-бека их не защищает. Но благодаря бдительности и решимости больше не понести ущерба русам удавалось отбиться: теперь каждый спал со своим оружием под рукой и не расставался с ним, даже когда отходил по нужде. Однако вновь появились людские потери.

Несколько раз русы и сами, завидев селения или следы скота у водопоя, высаживались и делали набеги. Селения сжигались, но добычи было мало – хазары заранее угоняли скот подальше в степь и уносили все припасы. Дым горящих камышовых крыш провожал уходящие лодьи, как темный стяг войны, но скоро развеивался позади.