Путешественница

— Вы же говорили о лорде Мелтоне? — поинтересовался он. — Или у вас есть еще один брат?

— Нет, — ответил Грей онемевшими (видимо, из-за выкуренной крепкой сигары) губами. — Нет, у меня только один брат.

У него снова сжалось сердце, однако теперь совсем не от радости. Так что же, выходит, этот проклятый шотландец все это время знал, кто он такой?

— Учитывая обстоятельства, наша встреча получилась довольно краткой, — сухо произнес Фрэзер. — Но незабываемой. — Посмотрев на Грея, он поднял к губам свой стакан и отпил глоток. — Что же, неужто вы не знали, что на Каллоденском поле я встретил лорда Мелтона?

— Знал. Я сам сражался при Каллодене. — Шахматный триумф Грея теперь совершенно не радовал. Майор осознал, что от дыма его несколько мутит. — Однако я не предполагал, что вы вспомните его и что вы знаете о нашем родстве.

— Этой встрече я обязан жизнью и, конечно, никогда ее не забуду, — сказал Фрэзер.

Грей прямо посмотрел на собеседника.

— Насколько мне известно по пересказам, тогда вы не казались особенно благодарным моему брату.

Фрэзер твердо сжал губы, но сразу же успокоился.

— Это так, — тихо произнес он и грустно усмехнулся. — Видите ли, ваш брат никак не хотел отправлять меня на расстрел. Он решил, что его долг — оставить меня в живых, а я в то время не считал эту милость благом для себя.

— Вам хотелось, чтобы вас расстреляли?

Грей изумился.

Шотландец уставился на шахматную доску отсутствующим взглядом: он, похоже, унесся мыслями куда-то далеко.

— Полагаю, в тот момент у меня имелась для этого причина, — тихо промолвил он.

— Что за причина? — спросил Грей и, поймав на себе внимательный взгляд, торопливо добавил: — Не сочтите это нахальством, просто мне и самому тогда пришлось пережить нечто подобное. И кстати, наши с вами разговоры о Стюартах не привели меня к убеждению, что поражение их претендента было способно привести вас в подобное отчаяние.

Фрэзер чуть улыбнулся и согласно наклонил голову.

— Многие из моих товарищей шли на бой, ведомые любовью к Карлу Стюарту или верностью к нему как к единственному законному королю. Однако я, и вы в этом не ошиблись, не относился ни к кому из них.

Затем шотландец прервал объяснения; Грей печально посмотрел на шахматную доску и начал:

— Я говорил, что переживал тогда нечто похожее. В той битве я потерял друга.

Он удивился сам себе: почему вдруг он заговорил о Гекторе именно с этим человеком, тем, кто бился на смертном поле, прокладывая себе путь мечом, может быть, тем самым мечом, что…

Однако Грей не мог заставить себя замолчать: ведь ему не с кем было поговорить о Гекторе. Он мог поведать свои сокровенные тайны лишь Фрэзеру, уверенный, что тот никому ничего не скажет.

— Мой брат Хэл… заставил меня посмотреть на тело, — неожиданно произнес он.

Он посмотрел вниз, на палец, где светился синий сапфир Гектора, похожий на тот, что нехотя отдал ему Фрэзер, только поменьше.

— Он сказал, что я обязательно должен увидеть его, что, пока я не увижу друга мертвым, я никогда полностью не приму его гибель. Если не осознаю, что Гектор, мой друг, действительно меня покинул, то буду вечно страдать. Когда же я посмотрю на тело и пойму это, то буду горевать, но горе пройдет — и я о нем забуду.

Грей жалко улыбнулся и посмотрел на Фрэзера.

В каком-то смысле брат оказался прав, но не вполне. Может быть, со временем Джон Грей смог пережить потерю, но забыть Гектора так и не сумел. Да и как он мог забыть друга, увиденного в последний раз: тот недвижно лежал, рассветные лучи освещали его восковые щеки, а длинные ресницы опустились так, словно Гектор спал. Его голова была почти отделена от шеи, и в зиявшей ране виднелась гортань и крупные сосуды.

Они долго сидели и молчали. Фрэзер лишь залпом осушил свой стакан. Грей, не говоря ни слова, в третий раз налил им обоим портвейна и вновь опустился в кресло.

— Как вы полагаете, мистер Фрэзер, жизнь ваша тяжела? — поинтересовался он.

Джейми Фрэзер встретился с ним взглядом, помолчал, похоже, решил, что собеседником движет исключительно любопытство, и разрешил себе расслабиться. Он откинулся в кресле, медленно разжал кулаки и стал разминать правую руку, сжимая и разжимая пальцы. Грей заметил, что рука несла на себе след от старой раны: была покрыта шрамами, а два пальца оказались скрючены.

— Думаю, не слишком, — медленно проговорил шотландец, по-прежнему спокойно глядя на начальника тюрьмы. — Мне кажется, тяжелее всего в жизни — тревожиться за тех, к кому мы не в силах прийти на помощь.

— А разве не когда нет рядом того, на кого мы хотим потратить свою любовь?

Заключенный не сразу дал ответ. Возможно, он разбирал позицию на шахматной доске?

— Нет, это пустота, — наконец сказал он. — Но не тягость.

Стояла ночь, в крепости было очень тихо.

— Ваша жена… вы говорили, что она была целительница?

— Была. Она… ее звали Клэр.

Фрэзер поднес ко рту стакан и сделал глоток, словно чтобы протолкнуть ком в горле.

— Думаю, вы ее очень сильно любили, — тихо произнес Грей.