Путешествие идиота

Отдельные индикаторы на боевой консоли еще живы. Почти все светятся рубиново-красным. Я даже не знаю, попал ли я в магнитную ловушку, или опять задел ее по касательной. Вот сейчас. Еще секунда, и я влеплюсь в борт кучей мертвого железа. Мерное тиканье таймера внутри черепа, словно холодная капель. Удара все нет. Значит, промахнулся. О борт не разобьюсь. Лететь нам теперь в полной темноте, пока воздух не кончится. Мне и Милану. И Триста двадцатому.

«Зря ты в меня влез, – говорю мысленно. – Я по жизни невезучий».

«Я создан для боя. Мне не привыкать умирать, – парирует Триста двадцатый. – Один раз я уже умер».

«Как это?»

«Меня подбили. Сергей вытащил блок моей памяти. Спас. Я живу во второй раз».

«И что – не боишься смерти? Совсем?»

«Боюсь. Еще больше, чем тогда, когда проснулся в первый раз. Я знаю, каково это – умирать»

«И каково?»

«Страшно только ожидание смерти. А сама она – раз, и все. Только сначала очень больно. Если бы не было боли, то смерть – пустяк».

«Спасибо, успокоил».

«А чего ты ждал? Чтобы я тебе стихи читал?»

«Интересно, что подумает Мишель? – некстати думаю я. – И что скажет Васу? Он же меня ждать будет. Глупо получилось...»

«С Миланом нет связи?»

«Нет».

Помолчали. Неожиданная мысль приходит в голову.

«Давай споем, а?» – говорю я.

«Ты пой. У меня и голоса-то нету», – отвечает Триста двадцатый.

Я закрываю глаза.

– Summertime, time, time,

Child, the living's easy.

Fish are jumping out

And the cotton, Lord,

Cotton's high, Lord, so high, – тихонько мычу под нос. А в ушах моих звучит тягучая мелодия. Я отдаюсь ей и плыву по бархатным волнам. Солнце жжет глаза сквозь неплотно сомкнутые веки. Триста двадцатый поддерживает меня. Ему хорошо. Как и мне. Жизнь – глупая штука. И кончается всегда не так, как мы хотим. Как правило – вопреки тому, чего мы хотим. Так что все нормально. Нормальнее не бывает. Глупо дергаться, когда от тебя ничего не зависит.

И вдруг – «Обнаружена гравитация».

«Что?»

«Обнаружена гравитация. Есть захват посадочной ловушкой...»

Легкая дрожь ложемента. Кажется, я могу ощутить стыки на покрытии посадочной палубы, по которой нас волокут. Толчок. Фонарь съезжает в сторону. Резь в глазах. Яркий свет врывается в мою мрачную пещеру. Чьи-то руки освобождают меня из ремней. С чавканьем высвобождают из полузатопленной гелем кабины. Наверху меня сразу, как в люльку, кладут в реанимационный блок. Воздух внутри скафандра отдает аптекой. Из соседней кабины откачивают загустевший гель. Видна часть тела Милана. Кажется, задница. Он так и лежит, как упал – головой вниз. Вокруг мельтешение белых роб: пожарники с тяжеленными раструбами пеногенераторов, медики...

Дрожь палубы. Моргание предупреждающих ламп. В отсек медленно вкатывают «Москито» Борислава. Парковщик отмахивает световыми указателями, такими нелепыми в царстве вакуума. Медик надо мной показывает большой палец. Типа – «не дергайся, пацан».

Мне-то что. Нет так нет. Я и не дергаюсь. Мне даже в кайф полежать на холодке. После всего-то, что было.

Ченг машет руками, разгоняя свою коричневопузую братию по местам. Пласты обшивки безжалостно вскрываются, обнажая нежное ячеистое нутро. Кажется, угрозы взрыва нет. Атмосферные индикаторы наливаются желтым. Постепенно зеленеют. Наконец, с меня срывают шлем. Грохот и крики сразу же глушат меня. Кружится голова. Пар валит изо рта – в отсеке все еще жуткий холод.

– Как там Милан? – спрашиваю я.

– Живой. Денек полежит в восстановителе, – отвечает медик. – Ты, кстати, тоже цел. Минутку еще полежи и топай. Подкрепляющего тебе ввел. Будет голова кружиться – присядь ненадолго, пройдет. А потом сходи на обед, и как можно больше горячего.

Я с трудом разлепляю губы:

– Спасибо, док.

Когда я, наконец, выползаю из ангара на еще нетвердых ногах, меня встречают четверо охранников. Переходной люк опускается за спиной. Еще пара человек сзади.

«Угрожающая ситуация», – сообщает Триста двадцатый.

«Будто сам не вижу», – огрызаюсь я. От четверки с шоковыми дубинками исходит затаенная угроза. Сдерживаемое нетерпение. Они ждут моего неповиновения. Они не считают меня за человека. Может быть, они и правы. Я действительно не совсем человек. Господи, да что за гадство-то? Из одного дерьма в другое и без малейшей передышки...

– Юджин Уэллс, – начинает через внешний динамик один из четверки. Вся делегация полностью готова к бою. У всех опущены лицевые пластины. – За неподчинение приказу вы отправляетесь на гауптвахту. Сроком на семь дней. Следуйте за нами.

– Гауптвахта?