Путешествие критика, или Письма одного путешественника, описывающего другу своему разные пороки, которых большею частью сам был очевидным свидетелем

Излишняя ласковость родителей к детям, которою они обыкновенно стараются доказывать им любовь свою, столико же бывает для них пагубна, как и неумеренная, безрассудная строгость. Всегдашнее угождение прихотям делает их своенравными, высокомерными, нетерпеливыми; а излишняя строгость жестокими, притворными, коварными. Сего дни был я в доме одного помещика, об имени коего умолчу для того, что оно очень мало сделает чести тому, кто его носит. Можно сказать, он имеет немалую вотчину, состоящую из детей своих! Все они так грубы, дерзки, наглы, что неоднократно в моем присутствии, не говоря о прочих шалостях, передразнивали языками мать свою, когда она запрещала им шалить. Отца их не было тогда дома. Мне крайне неприятно было смотреть на детей, которые представляли себя борзыми щенятами, а мать свою — матерью.

— Неужели вы, сударыня, не можете с ними сладить? — спросил я ее.

— То-то нет! — отвечала она мне сквозь слезы. — Сколь они ни худы, но все мне дети, и я имею несчастие иметь к ним матернюю горячность. Я ужасаюсь, предвидя те худые последствия, каковые неминуемо должны произойти от худого воспитания, каковое дает им родимой батюшка их. Я не имею ни малейшей над ними власти. Ежели я когда-нибудь, выйдя из терпения, скажу ему хотя одно слово вопреки глупых правил его, он не токмо бранит меня, но нередко бьет. Дети, видя таковую потачку отца, и думая, что им все на свете позволено, поднимают ужасной вопль, ежели я вздумаю когда-нибудь обуздать их прихоти. Отец тотчас вступается за них.

" Что тебе дела до того, что они резвятся? — кричит мне он с жаром. — Ты бы лучше старалась о том чтобы они были довольны".

Бог с ними! Я не мешаю им веселиться. Пусть они, выросши большие, станут понимать меня, что я не лишал их в детстве никаких удовольствий. Я не знаю, где он вычитал такие глупые правила воспитания? А сколь они пагубны, тому служит жалким доказательством большая дочь моя.

Имея от природы проницательный разум, нежное, чувствительное сердце, она могла бы быть украшением пола своего, если бы худое воспитание не сделало ее неумеренною в своих желаниях, гордою, своенравною, требующею самого скорейшего исполнения всех желаний своих, какие только могут взойти ей в голову. Муж ее при всем великодушии своем не могши терпеть более крутого нрава ее, оставил ее. Частью с досады на него, частью негодуя на людей своих, что они не всегда умеют исполнять вздорные приказы ее так, как ей хочется, она беспрестанно задумывается, плачет, сердится на всякого, кто попадет ей в глаза. Случается иногда, что она, сильно чем-нибудь растрогавшись, дни по два не выходит из своей комнаты, не принимая никакой пищи; от чего впала в опасную болезнь, которая по моему мнению скоро прекратит жизнь ее.

— Мне странно кажется, сударыня, что супруг ваш, видя в дочери своей столь разительный пример худого воспитания, не старается переменить план сего воспитания.

Прочие дети ваши верно будут не лучше ненастной сестры своей, — сказал я сей достойной сожаления матери.

— Несравненно хуже! — отвечала она с горестным видом, — но муж мой не хочет и слышать, чтобы дочь его была несчастна от воспитания, данного ей. Он не видит в ней никакого порока, кроме одной болезни, которою она теперь страждет, и которую, по мнению его, Бот послал на нее за наши грехи.

В это время приехал муж ее. Будучи худой отец, но хороший хлебосол, он пригласил меня остаться отобедать. Не столько желая угодить ему, сколько жене его, которая также весьма усердно просила меня, вероятно для того, чтобы хотя несколько рассеять грусть свою в разговорах с посторонним человеком, я без всяких отговорок согласился на их требование.

В присутствии отца дети сделались несравненно против прежнего вольнее, резвее и более делали шалостей.

Едва сели за стол, как большой сын, коему было не более тринадцати лет, с великим криком требовал того, другого, третьего, пятого, десятого, так что бедные слуги не знали, что и делать. Не смотря на то, исполняли ли они приказания его, или нет, он беспрестанно жаловался на них отцу своему. Прочие дети делали то же. Отец, уважая жалобы их, жестоко бранил людей, и с каждым писком, которым дети его означали требования свои, соединял свое строгое: "Эй! Живее, люди"!

Охотник слушать бой часов с кукушкой не соскучился бы сидеть за столом с сими господами и до ночи; но я не знал, как дождаться конца. Выпивши чашку кофе, я простился с хозяевами пожелав внутренне отцу лучших правил воспитания, матери лучших детей, детям лучшего отца.