Путешествие на «Кон-Тики»

Я вырезал эту заметку и сел писать Герману письмо по вопросам постройки плота, как вдруг кто-то постучал. Вошел высокий загорелый мужчина в тропическом костюме. Сняв белый шлем, он обнажил жидковатые рыжие волосы, — казалось, красное пламя пробежало от кончика его бороды через лицо до самой макушки. Хотя незнакомец и явился сюда из дебрей, было сразу видно, что его настоящее место — в читальном зале.

«Бенгт Даниельссон», — подумал я.

— Бенгт Даниельссон, — представился он.

«Видно, он слышал про плот», — решил я и попросил его присесть.

— Я только что услышал про ваши планы с плотом, — сказал швед.

«И теперь он, как этнолог, собирается разгромить мою теорию», — догадался я.

— И теперь я собираюсь просить позволения принять участие в этой экспедиции, — произнес он спокойно. — Меня заинтересовала ваша теория переселения.

Я знал о нем только, что он ученый и что он явился прямо из джунглей. Но если швед решился отправиться в путь на плоту один в обществе пяти норвежцев, значит он не трус. К тому же, даже густая борода не могла скрыть его миролюбивого характера и добродушного юмора.

У нас оставалось еще одно свободное место, и Бенгт стал шестым членом нашего экипажа. Кстати, он был среди нас единственным, говорившим по-испански.

Сидя несколько дней спустя в рейсовом самолете, летевшем вдоль побережья на север, я всё с тем же почтением рассматривал словно паривший в воздухе синий океан. Скоро наша шестерка — шесть микробов верхом на былинке — будет плыть там, внизу, где так много воды, что кажется, она переливается через край у горизонта, у нас будет свой собственный уединенный мирок, размеры которого не позволят удаляться друг от друга более чем на несколько шагов. Зато в настоящий момент нельзя никак сказать, чтобы мы стесняли друг друга. Герман сидит в ожидании бревен в Эквадоре. Кнют Хаугланд и Торстейн Робю только что прилетели в Нью-Йорк, Эрик Хессельберг находится в пути на пароходе из Осло в Панаму. Сам я лечу в Вашингтон, а Бенгт сидит наготове в гостинице в Лиме, поджидая остальных.

Никто из них не видел друг друга раньше, и все мы совершенно не похожи один на другого. Что ж, это даже к лучшему, потому что потребуется минимум несколько недель, чтобы надоесть друг другу своими анекдотами. Никакой шторм, никакая область пониженного давления, никакая непогода не грозили нам такими осложнениями, как опасность психологических бурь во взаимоотношениях между людьми, которым предстояло вшестером в течение ряда месяцев общаться лишь между собою на ограниченном пространстве плота. В такой обстановке добрая шутка могла порой играть не меньшую роль, чем спасательный пояс.

В Вашингтоне по-прежнему дул морозный ветерок, стояли февральские холода. Бьёрн успел договориться с американскими коротковолновиками, что они будут слушать сообщения с плота, и теперь Кнют и Торстейн полным ходом готовили радиостанцию. Связь должна была осуществляться отчасти с помощью специальных передатчиков, отчасти же с помощью тех самых секретных разведочных аппаратов, на которых они работали в войну.

Для того чтобы осуществить во время экспедиции все задуманные нами планы, надо было предварительно решить тысячу и одну большую и малую проблему, и количество бумаги в нашем архиве росло. Циркуляры военных и гражданских учреждений на белой, желтой и синей бумаге, на английском, французском, испанском и норвежском языках. Даже для такой простой затеи, как поездка на плоту, требуется в нашу эпоху истратить не меньше полупуда продукции бумажной промышленности. Законы и постановления преграждали нам путь со всех сторон, и приходилось распутывать один узел за другим.

— Готов поклясться, что наша переписка потянет десять кило, — сказал как-то Кнют, изогнувшись в полном отчаянии над пишущей машинкой.

— Двенадцать, — сухо ответил Торстейн. — Я уже взвешивал ее.

Моя мать, очевидно, хорошо представляла себе обстановку этих драматических дней подготовительного периода, когда писала: «...теперь бы только знать, что вы все шестеро благополучно отправились в путь на плоту!».

И вдруг — телеграмма-молния из Лимы: Герман попал, купаясь, в прибой, и его ударило волной о берег; он получил серьезные ушибы и вывихнул шею. Его положили в городскую клинику.

Торстейн Робю немедленно вылетел на юг в сопровождении Герд Волд, которая во время войны была в Лондоне секретарем известной диверсионной группы Линге, а теперь помогала нам в Вашингтоне. Они обнаружили, что Герман уже вне опасности, но ему пришлось провести пол-часа подвешенным за голову, пока врачи поворачивали на место шейный позвонок, рентген показал, что верхний шейный позвонок треснул и был сильно смещен. Только благодаря своему железному здоровью Герман остался жив. Весь сине-зеленый и распухший, он вскоре вернулся на базу, куда уже были доставлены брёвна, и принялся за работу. Ему предписали многодневное лечение, и было сомнительно, чтобы он мог отправиться в путь вместе с нами. Но сам он не сомневался в этом ни на минуту, — хотя испытал уже силу объятий Тихого океана.