Путешествие на тот свет, или Повесть о великом хаджже

Когда слышишь любимую песню, кажется, будто кто-то посадил тебя на ладони и поднимает под самые небеса. Но не потому, что ты маленький, напротив, ты огромен и силен, как никогда, сильнее всех. И будто вся нежность и красота мира, собравшись воедино и преображаясь в мелодию, пронизывают твое существо.

Любимые мелодии записаны у меня на пленку. Например, "Кер оглы", удивительная опера Узеира Гаджи-бекова. В финале этой оперы звучит радостная и легкая мелодия, зовущая к танцу, которая своей нежностью берет в полон каждого слушателя. Постепенно она переходит в хватающую за душу персидскую песню. Спокойные и изящные аккорды льются один за другим, словно нанизанные на нитку алмазы появляются перед глазами и заполняют мир своим сиянием. Иногда перед мысленным взором открывается чуть розовое от утренней зари чистое лазурное небо, в глубине которого, вытянувшись в ряд, плывут на свою родину журавли. Вдруг, все то, что окружает тебя, земля и небо, вся вселенная заполняется звучным возгласом поэта:

Разожги, о виночерпий,-- в чашах винное сиянье!

Объяви, о сладкопевец,-- мир -- не наше ль достоянье?

Да, именно возглас, крик души, в котором воплотились и торжество свободного сердца, и те муки, которые поэт перенес на пути к этой свободе:

Мы увидели в фиале отражение любимой,

Вы ж подобное блаженство испытать не в состоянье!..

(Перевод Ю. Нейман.)

Вы ж подобное блаженство испытать не в состоянье!..

Испытать не в состоянье!..

Кто-то громко кашлянул. Это Исрафил нарочно кашляет, чтобы привлечь мое внимание. Он стоит возле меня. В дверях уселся на корточках пронырливый раб ишана Ахмада Султана и ехидно улыбается. Из-за решетки окна на меня с удивлением взирают мулла Урок-ака, Тимурджан-кори и мулла Тешабой.

Оказывается, забывшись, я громко пел. Черт побери это заточение! Оно расшатало мне нервы.

Вытерев пот со лба, я пошел в чайхану. Попивая чай, рассматриваю черные, неровные, все в комьях и буграх стены помещения, чтобы хоть немного рассеяться. Была бы резинка, пожевал бы, развеялись бы тяжелые мысли. Вот пойду и куплю у бакалейщика полный карман жвачки. Видимо, еще не раз пригодится, пока вернусь на родину...

В полутемном уголке чайханы сидят двое мужчин с желтыми лицами и курят кальян. Предварительно они мочат табак и потом ждут, пока он загорится, а затем, попеременно булькая водой в кальяне, втягивают себе в легкие ядовитый дым.

Несомненно, что хозяйский шпик с радостью донесет своему господину о случившемся.

"Разве истинные хаджи поют в лучезарной Медине?!-- с жаром будет он шептать на ухо ишану.-- Тут что-то не так!.."

Да, действительно, что-то тут не так. Ваш покорный слуга у себя дома иногда подсоединяет магнитофон к радиоприемнику и репродуктору, которые стоят по углам, а сам, усевшись посередке, слушает любимые мелодии. И хотя сердце мое от этого щемит, но после рабочего дня, после того как примешь в поликлинике десятки больных, я не знаю лучшего отдыха, чем музыка.

Однажды Искандар застал меня за этим занятием.

Битый час он молча просидел за моей спиной.

-- Наслушался наконец? -- спросил он, когда я очнулся.-- Уже сто лет, как я сижу позади тебя.

-- Прости, не заметил.

-- Я не видел ни одного сумасшедшего, который бы слушал музыку на такой манер.

-- Варианты сумасшествия бесчисленны. Их -- как листьев на одном дереве или камешков на дне горной речки.

-- А все-таки я поговорю завтра с Али-заде. Али-заде наш коллега, невропатолог. Искандар и в

самом деле рассказал ему, что он увидел у меня дома.

-- Ну что, донес? -- спросил я приятеля на следующий день.

-- Да, но он похвалил тебя, а меня изругал. И это взамен благодарности,-- с недовольным видом ответил Искандар.

-- Так тебе и надо. Доносчику --первая пощечина.

САФАР МАФИ!

Утром разнесся слух, что позавчера в аэропорту святой Джидды скончались пятьдесят паломников. Столько же хаджи отдали богу душу и в морском порту города. Некоторые говорили, что началась чума и это ее первые жертвы. Другие утверждали, что они умерли от солнечного удара. Людей, ожидавших самолеты и корабли, так много, что не всем нашлась защита от иссушающих мозг лучей солнца.

На лицах моих подопечных запечатлен траур.

И Абдухалил-ака еще подсыпал соли на рану. Надо было ему вспомнить, что несколько лет назад паломники десятками тысяч умирали здесь от разных

эпидемических болезней и от солнечного удара!

В святой долине Мина до нас ежедневно доходили вести о смерти одного или нескольких паломников. Тогда мои спутники утверждали, что "счастливчик тот, кто умер, верх счастья умереть на пороге благословенной Мекки или лучезарной Медины". Сейчас это известие ни у кого из них не вызвало радости. Видимо, они не очень-то спешили расстаться с жизнью во славу Аллаха. Ишан Ахмад Султан пригласил меня вместе с ним пойти в управление хаджжа.

-- Прогуляемся, чего скучать дома,-- сказал он.

Я потянул за собой Исрафила, и мы втроем вышли на улицу. От вчерашних намеков Исрафила у меня неспокойно на душе. Не приведи Аллах, чтобы под большой миской любезности ишана скрывалась еще какая-нибудь пиала поменьше...