Прежде я уже писала о сожалениях при расставании с теми людьми, с коими познакомилась в путешествиях. Признаюсь, эта разлука оказалась горше всех остальных. Плечом к плечу со мной он перенес куда больше испытаний, чем кто бы то ни было другой, за исключением Тома; с ним я поделилась секретами, которых не могла открыть даже Тому. Наши отношения были далеки от респектабельных – и с последствиями сего обстоятельства мне еще предстояло столкнуться – однако я очень дорожила ими. Одна лишь решимость не омрачать завершение партнерства конфузом и смогла удержать меня от проявлений печали во всей ее глубине.
Дабы не выдать ее, я полезла в карман, вытащила небольшой блокнот, написала в нем несколько строк, вырвала страницу и отдала ее Сухайлу.
– Вот. Здесь мой фальчестерский адрес. Надеюсь, вы хотя бы будете писать по возможности.
Улыбка, с коей он принял листок, была лишь бледной тенью его былой улыбки. Я не смогла не отметить, что при этом он постарался не касаться моих пальцев: мы вновь вернулись в рамки приличий.
– Благодарю вас, – сказал он. – Желаю всего наилучшего и всевозможных удач в дальнейшем путешествии. Мир вам, садикати, что в переводе с ахиатского означает «мой друг».
Следующим же вечером он сел на корабль, отправлявшийся в Элерку, и отбыл. И, сколь бы быстрым ни было расставание, навеянная им печаль не покидала меня еще долгое время спустя.
Об остальной части экспедиции я не могу поведать вам ничего такого, что было бы хоть на десятую долю таким же интересным, как описанные события. Посему перейду прямо к тому, что случилось по возвращении в Ширландию – и, таким образом, не попало ни в серию очерков для «Уинфилд Курьер», ни в травелог, составленный из оных позже.
Правда, часть этих событий и без того широко известна. Как я и предсказывала, работа, проделанная во время экспедиции, принесла Тому звание действительного члена Коллоквиума Натурфилософов. Это его одновременно и обрадовало, и огорчило. Да, быть признанными этим научным сообществом стремились мы оба, однако членство Тома отнюдь не превратило окружающий мир в место, где его происхождение не означало бы ничего. Конечно, такого он и не ожидал, однако без разочарования дело все же не обошлось.
Коллоквиум не поступился принципами до такой степени, чтобы принять в свои ряды и меня, однако в ближайший же акинис, во время великолепной церемонии в Синедрионе король пожаловал меня Орденом Белого Рога и титулом Кавалерственной дамы Изабеллы Кэмхерст. Официально сии почести были наградой за мужество и решительность в действиях при спасении форта Пойнт-Мириам от нападения армии Иквунде. Пересмотрев данные события, ширландская корона пришла к заключению, что, вопреки всем обвинениям в государственной измене, я действовала в лучших интересах Ширландии, и посему Его Величеству угодно наградить меня. (Что, однако ж, не помешало упомянутому выше безымянному члену Синедриона отвести меня в сторонку, дабы напомнить, что мне все так же ни при каких обстоятельствах не позволяется возвращаться в Байембе.)
Конечно же, вся эта история была лишь ширмой, скрывавшей истину: на деле рыцарского звания меня удостоили за спасение Ее Высочества, ныне – правящей королевы. Все это было еще одной ее благодарностью, хотя, естественно, никто не говорил об этом прямо. Перед отплытием с Кеонги адмирал Лонгстид предупредил, что, хоть полусловом проговорившись о сих материях, я буду отдана под суд и, вероятнее всего, окажусь в тюрьме, и посему я держала язык за зубами.
Как гласит известная пословица, безумен бедняк, а богач просто экстравагантен. Точно так же вышло и с рыцарством: если в качестве миссис Кэмхерст я считалась женщиной с безнадежно дурной репутацией, то как Кавалерственная дама Изабелла Кэмхерст сделалась всего лишь несколько скандальной и потому вполне достойной различных приглашений. Самые легкомысленные приглашения на светские рауты я отвергала, но вскоре братья Ниланд обратились ко мне с предложением опубликовать мой травелог в виде книги «Вокруг света в поисках драконов», первое издание коей разошлось менее чем за два месяца. Затем я отправилась в лекционное турне по королевству, и, если публика порой больше интересовалась моей личной жизнью, чем научной работой, или в зале отыскивался шумный критикан, вознамерившийся высмеять мой отказ от первоначальной гипотезы о происхождении морских змеев, я жаловалась на это лишь в тесном кругу ближайших друзей.
Как бы ни радовали все эти достижения (не говоря уж о весьма своевременном улучшении финансового положения), со временем я начала скучать по миру и покою своего дома на Харт-сквер, где ждали своего часа материалы, собранные во время экспедиции.