Вся сия процедура оказалась сущим чудом умолчания: я даже ныне не смогла бы сказать, как это удалось устроить. Заявлять вслух, где на самом деле пребывала Ее Высочество, никому не хотелось: слишком уж много вокруг собралось нежеланных свидетелей – от некоторых йеланских моряков и экипажа «Василиска» до невероятного множества островитян (как местных, так и явившихся с военным флотом с иных островов), не знавших, что принцесса находилась на Лаане. Признание правды поставило бы в крайне неловкое положение всех без исключения. Посему все до единого предпочли сделать вид, будто принцесса прибыла с ширландской эскадрой, будто мы с Сухайлом никуда не улетали на похищенном целигере, а к месту баталии верхом на морском змее я явилась прямиком с берегов Лааны, где отдыхала и набиралась сил после первого, вчерашнего опыта. Без слухов, конечно же, не обошлось – как, впрочем, и всегда, – но до сего момента широкая публика даже не подозревала, что некогда Ее Величеству довелось побывать в положении политической заложницы в самом дальнем уголке Немирного моря (не имея на то личного королевского позволения, я не раскрыла бы сей тайны и теперь).
Однако все это произошло позже. Ну, а сразу после моего подвига мы с Сухайлом забарахтались в воде, спеша убраться от сбитого целигера как можно дальше. Морской змей, решивший, что во всех его страданиях виновато воздушное судно, принялся крушить его со всем возможным старанием. Йеланский экипаж устремился следом за нами; один из солдат, очевидно, вознамерился броситься на нас, как морской змей на целигер, но, к счастью, ему помешало прибытие спасательной шлюпки. Как выяснилось, мой прыжок за борт заметили с «Бойна», одного из двух остальных кораблей маленького флота адмирала Лонгстида, и, не зная, что происходит, отправили к нам помощь.
Матросы втащили нас в шлюпку, а затем занялись йеланцами, рассудившими, что ширландский плен предпочтительнее дальнейшего пребывания в воде невдалеке от разъяренного морского змея, каковой в любую минуту может отправиться на поиски новой добычи. Несмотря на всю прочность драконьей кости, над целигером он поработал от души. Правда, драконья кость устояла под натиском его клыков, но канаты и проволочные стяжки – нет, и в результате окрестные волны являли собою весьма обширную и пеструю остеологическую экспозицию.
По завершении баталии мы в сопровождении дюжины боевых каноэ прибыли на берег Кеонги. Здесь адмирала Лонгстида приветствовал вождь, но я почти не видела их встречи: протолкавшаяся ко мне сквозь толпу Лилуакаме (первое дружеское лицо с момента возвращения!) поманила меня за собой.
– Куда мы? – спросила я, охваченная внезапным страхом.
Отчего моя жена здесь, но с нею нет ни моих спутников, ни сына, если только с ними не случилось чего-то ужасного?
– В храм, – ответила Лилуакаме. – Поспеши.
Храм находился на той самой площадке, что бросилась мне в глаза сразу же по прибытии на Кеонгу – на высоком мысу, отделявшем бухту, где стоял «Василиск», от места проживания вождя. Здесь оказалось несколько матросов, присматривавших за пушками, вытащенными на мыс перед боем по приказу Экинитоса, но я не обменялась с ними ни словом. Заверив меня, что с остальными все благополучно, от дальнейших разговоров Лилуакаме отказалась. За время нашего недолгого сожительства я еще ни разу не видела ее такой: сосредоточенная, целеустремленная, она вела меня за руку, словно ребенка, коему сейчас некогда что-либо объяснять. Усталая, совершенно сбитая с толку, я была только рада следовать за ней.
Сам храм, по ширландским меркам довольно скромный, являл собой впечатляющий образец строительного искусства для островитян. Состоял он из ряда мощенных камнем площадок и невысоких стен, сложенных без единой капли известкового раствора. Стены ограждали целую систему помещений, причем вход во внутренние был ограничен тапу куда более, чем во внешние, и всякой церемонии, в соответствии с ее характером, было отведено особое место. В самую крайнюю из внешних загородок и втащила меня Лилуакаме: по-видимому, впускать меня хоть на шаг далее внутрь возможным не сочли. Здесь нас ждала Хили-и.
Повинуясь ее наставлениям, я прошла процедуру очищения и покаяния, каковая, согласно ее словам, должна была помочь мне снискать некоторую толику милосердия со стороны Па-оаракики после того, как вождь завершит дела с адмиралом Лонгстидом. (Как выяснилось позже, Сухайла отвели с той же целью в храм, предназначенный для воинов.) Все выглядело так, будто проступок, в коем мне следовало покаяться, заключался в нарушении запрета покидать Кеонгу. В самом деле, отчасти оно так и было, и я не стала спрашивать, известно ли ей, что преступление мое куда серьезнее. Считалось, что ке-анакаи, ступившего на берег Рауаане, ждет смерть, однако я вернулась живой. Подозреваю, Хили-и знала обо всем, но не могу сказать, каким оказалось ее заключение – усомнилась ли она в моей одержимости духом дракона, или в реальности проклятия, лежавшего на Рауаане, или же попросту отнесла меня к весьма счастливым исключениям.