Читаем Путешествие по русским литературным усадьбам полностью

Чехов быстро приобрел известность в округе как безотказный врач, готовый без малейших колебаний ехать за десяток верст в тряской телеге к заболевшему крестьянину. Брат писателя М. П. Чехов вспоминает: «С самого раннего утра перед его домом уже стояли бабы и дети и ждали от него врачебной помощи. Он выходил, выстукивал и никого не отпускал без лекарства; его постоянной помощницей, „ассистентом“ была сестра Мария Павловна. Расход на лекарства был порядочный, так что пришлось держать на свои средства целую аптеку. Я развешивал порошки, делал эмульсии и варил мази, и не раз, принимая меня за „фершала“, больные совали мне в руки пятачки, а один дьячок дал даже двугривенный, и все искренне удивлялись, что я не брал. Будили Антона Павловича и по ночам. Я помню, как однажды проезжавшие среди ночи мимо Мелихова путники привезли к нам человека, с проколотым вилами животом, которого они подобрали по дороге. Мужик был внесен в кабинет, в котором на этот раз я спал, положен среди пола на ковре, и Антон Павлович долго возился с ним, исследуя его раны и накладывая повязки»[149]

.

1892 год выдался тяжелым. Зимой на громадных пространствах средней России бушевал голод; с началом же лета в южных губерниях вспыхнула эпидемия холеры. Она быстро распространилась вдоль Волги и затем Оки по питательной почве, подготовленной для нее костлявым предшественником. В Серпуховском уезде, как и всюду в Подмосковье, земство активно принимало меры, чтобы предотвратить вторжение неумолимой гостьи. Чехов, ставший членом санитарного совета, взял под наблюдение обширный участок, включающий 25 деревень с населением около 20 тысяч человек. Он неутомимо разъезжал в поисках средств. Нищее земство смогло снабдить его лишь одной парусиновой палаткой на случай устройства временной больницы (не нашлось даже подходящего барака). Чехов обратился к местным фабрикантам, сельским толстосумам, архимандриту монастыря Давидовой пустыни, графине Орловой-Чесменской, владелице усадьбы Семоновское-Отрада. Своего он добился: карантинные мероприятия не потребовали у земства ни копейки; все оплатили жертвователи. Недаром Чехов писал Суворину: «Пока я служу в земстве — не считайте меня литератором»[150]

.

Принятые меры дали свои результаты; холера отступила. Постепенно все вошло в нормальную колею. В Мелихове жили открыто, весело, шумно. Атмосферу той поры воссоздает М. П. Чехов: «Положение Мелихова на большой дороге из Лопасни в Каширу повлекло за собой то, что к Антону Павловичу стали заезжать многие местные земцы и землевладельцы, были ли они знакомы с ним или нет. Летом же 1893 года в Мелихове было особенно многолюдно. Дом был битком набит приезжими. Спали на диванах и по нескольку человек во всех комнатах: ночевали даже в сенях. Писатели, девицы — почитатели таланта, земские деятели, местные врачи, какие-то дальние родственники с сынишками — все эти люди, как в калейдоскопе, проходили сквозь Мелихово чередой. Антон Павлович при этом был центром, вокруг которого сосредоточивалось внимание всех: его искали, интервьюировали, каждое слово его ловилось на лету. Но приезжали и люди, плохо понимавшие, что такое деликатность: вваливались охотники, желавшие поохотиться в чеховских лесах; одна девица с головою, как определил Антон Павлович, „похожей на ручку от контрабаса“, с которой ни он сам, ни его семья не имели ровно ничего общего, приезжала в Мелихово, беззастенчиво занимала целую комнату и жила целыми неделями»[151]

. Понятно, что в подобной обстановке Чехов мог работать только урывками.

По первой же весне проложил дорогу в Мелихово В. А. Гиляровский. В письме Суворину 8 апреля 1892 года Чехов расписывает богатырские забавы своего приятеля: «Что он выделывал, Боже мой! Заездил всех моих кляч, лазил на деревья, пугал собак и, показывая силу, ломал бревна. Говорил он не переставая»[152]

.

Постоянными гостями были писатель И. Н. Потапенко и подруга Марии Павловны — Лика Мизинова. Им обеим выпал жребий сыграть большую роль в жизни Чехова. Потапенко — красивый, жизнерадостный, остроумный малоросс — скоро стал своим человеком в Мелихове. Всеобщей любимицей была и Лика. Все, знавшие ее, сходятся в одном — она была исключительная красавица. Чернобровая, сероглазая, с пепельными пышными волосами — Лика была из тех женщин, которых первыми замечаешь в толпе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

История / Литературоведение / Образование и наука / Культурология