Путешествие по русским литературным усадьбам

17 сентября… Говорил с Чертковым о намерении детей присвоить сочинения, отданные всем… Не хочется верить… Соня взволновалась предложением ехать до Москвы врозь. Пошел к ней. Очень жаль ее, она, бедная, больна и слаба. Успокоил не совсем, но потом она так добро, хорошо сказала, пожалела, сказала: прости меня. Я радостно растрогался…

18 сентября…

Суета отъезда. Хочется домой. Как мне ни хорошо здесь, хочется спокойствия»^[144].

Перед отъездом из Крекшина Л. Н. Толстой подписал завещание; оно было компромиссным, а именно: всё созданное после 1881 года, а также всё неопубликованное из написанного ранее, не должно стать ничьей собственностью; Чертков получил монопольное право на издание этого. Произведения, опубликованные до 1881 года, оставались в собственности семьи.

В 1910 году Чертков снял усадьбу Отрада (село Мальвинское Подольского уезда), куда также пригласил Л. H. Толстого. 12 июня тот в сопровождении целой свиты (дочь Александра Львовна, секретарь В. Ф. Булгаков, врач Д. П. Маковицкий, слуга Илья Васильевич Сидорков) отправились в Мальвинское.

Округа была известна по всей стране целым рядом земских учреждений, считавшихся образцовыми. Примерно в версте от Отрады был сиротский приют — большое двухэтажное строение на сто с лишним детей, где они не только получали уход, постигали основы грамоты, но и обучались ремеслам. Неподалеку находилось земское начальное училище повышенного типа. Из окон Отрады была видна двухэтажная Зыкеевская земская школа. В селе Мещерском находилась психиатрическая больница — лучшая в России. В «мелиховский период» Чехов поддерживал с этой больницей близкие отношения. Другая психиатрическая больница была в селе Троицком; выздоравливающие больные размещались по крестьянским избам ближайших деревень. Но на жизни местного населения все эти преобразования мало отразились. Сразу же по приезде 13 июня Л. Н. Толстой занес в дневник свои первые впечатления: «Очень поразительно здесь в окрестностях — богатство земских устройств, приютов, больниц и опять та же нищета»^[145]

.

Л. Н. Толстой прожил в Мальвинском десять дней; в течение этого времени он восемь (!) раз посетил обе больницы. Проблемы психических заболеваний всегда глубоко интересовали писателя. Собственные мысли он подытожил в большой статье «О безумии», написанной по возвращении в Ясную Поляну. Пианист А. Б. Гольденвейзер в своих воспоминаниях приводит рассказ Л. Н. Толстого об этих посещениях: «Доктора с ними (больными. — В. Н.) очень хорошо обходятся. Я говорил им, что можно только тогда это вынести, если смотреть на больных, как на материал для работы, а если видеть в них человека, то этого долго выдержать нельзя… Я даже удивился. Старший врач в Мещерском, — а там больше шестисот больных, а он всех по имени отчеству знает, — всякого спросит: как вы сегодня, Марья Ивановна? или: как вы себя чувствуете, Николай Петрович? Больные у них разделяются на беспокойных, полуспокойных и тихих. Есть еще патронат, которые живут по деревням, и пансионеры, живущие в платных комнатах. Беспокойных никогда не связывают, их только держат руками и помещают в комнаты, где всё обито мягким, а в окнах такие острые стекла, которые никак нельзя разбить. Иногда резкие припадки случаются с ними внезапно. У них есть всякие мастерские, и однажды один больной совершенно для всех неожиданно в мастерской убил кого-то из служебного персонала больницы. Меня к беспокойным сначала боялись пустить, а потом приняли все предосторожности. Я видел — кругом стояли служители… наготове, чтобы сейчас же схватить и удержать больного, если он кинется. Мы с Владимиром Григорьевичем (Чертковым. — В. Н.

) зашли к беспокойным женщинам. Одна сразу же кинулась к нам и закричала: „А! Толстого к нам привезли, Толстого!“ И стала еще что-то кричать, — ее схватили, а другая в одной рубашке оголилась и стала делать ужасные цинические жесты. Мы с Владимиром Григорьевичем поскорее убежали оттуда»^[146].

В Троицкой больнице Л. Н. Толстой столкнулся с таким редкостным контингентом, как революционеры, осужденные на смертную казнь и симулирующие сумасшествие, чтобы избежать ее. Эти люди в особенности интересовали писателя. Из беседы с одним из них он вывел заключение, что тот — очень умный человек. Уже с первых слов стало ясно, что он прекрасно знает этические произведения Л. Н. Толстого и на каждый его довод отвечает собственным контрдоводом. Но доктор шепнул писателю, чтобы он спросил имя больного. На такой вопрос последний неохотно ответил, что он — Петр Великий и ему недавно исполнилось двести лет. Л. H. Толстой был уверен, что его собеседник — симулянт, и ему просто по-человечески неудобно.