Путешествие по Советской Армении

Заговорили о том, какую роль, вернее кого именно из людей и чью душу и чью судьбу, охотней всего сыграл бы на сцене каждый из сидевших за столом больших актеров. Если б не было готовых пьес, если б не было существующих ролей, если б спросили его, актера, писатели и драматурги, прежде чем написать пьесу, кого он по-настоящему, от души, хочет сыграть…

Подняв стакан с темно-красным «Айгешатом», первым взял слово высокий и смуглый трагик, молчавший до этой минуты, Рачиа Нерсесян, прекрасный исполнитель Отелло. Он родился в Турции, долго жил на Западе и перебрался в Советскую Армению тридцать лет назад.

— Я хотел бы сыграть ностальгию — тоску по родине западного армянина, — медленно начал он свою речь. — Знаете ли вы, что это такое? Родился и всю жизнь живешь среди чужого народа. Странно, сказочно, невероятно представить себе, — сном кажется, просто чьей-то выдумкой, — что есть своя страна, что ты идешь по улице — и армянин-милиционер на углу, читаешь вывески — вывески на армянском языке. Это невероятно представить западному армянину. И вдруг возможность выехать. Я хотел бы сыграть, как попадаю к себе на родину. Я был в Турции страховым агентом, простым страховым агентом, ходившим по чужим домам в поисках клиентов для чужого мне дела. Приехал сюда — стал артистом, народным артистом республики Армении. Я хотел бы сыграть человека, который нашел свою родину и в ней нашел себя!

От его речи прослезилась хозяйка, никогда не жившая на чужбине. Но каждый почувствовал в глубине сердца, что не было родины до Октябрьской революции и у тех, кто родился на родной земле. Словно большие окна распахнулись в звездное небо, — что-то очень дорогое, теплое подступило к сердцу: благодарность настоящему, живому, сегодняшнему, желание поработать для него.

Вторым взял слово веселый, громкоголосый комедийный актер Аветис Аветисян:

— А я бы хотел сыграть простого армянского колхозника, может быть, председателя колхоза, — такого колхозника, который переживает орошение земли. Писатель не понимает, что можно переживать воду, как большую страсть. Я хочу сыграть душу нашего народа; простой человек, он любит свою землю, он страдает вместе с ней от жажды, он хочет дать ей напиться, чтоб уродился хлеб, каплю по капле собирает, из камня достает воду, — и вдруг на землю идет враг, фашист, его сын уходит в армию. Тогда он работает, как вол; он хочет собрать невиданный урожай, он намерен поднять на врага колосья, он чувствует воду, как кровь земли. Я хочу так сыграть колхозника, чтоб жизнь его была большой страстью, чтоб зритель по-шекспировски пережил тему его жизни.

Молодой хозяин дома, Давид Малян, с лицом и лбом мыслителя, слушал Аветисяна, уйдя в собственные мысли. Когда очередь дошла до него, он сказал:

— Я хочу сыграть сына этого колхозника. Не того, кто на фронте, а другого сына, молодого ученого, члена партии, оставшегося на важной работе в Ереване. Он привык видеть перед глазами, как у себя в семье, расцвет родины, разворот талантов, пробуждение народа; он все это принимал, как естественное, как то, что полагается в жизни. Но вот война. Распахнулись широкие ворота в другие государства, в другие царства, во все стороны земного шара. И молодой ученый увидел свою родину со стороны, как смелый корабль, заплывший вперед, в будущее. Впереди всех стран в мире плывет этот корабль. И я хочу так сыграть сына колхозника, молодого ученого-коммуниста, чтоб каждый зритель ощутил сердцем, понял разумом, почему он гордится своей родиной.

Потом поднялась круговая песня: пели из Комитаса, из бессмертной «Ануш» [143], пели русские, азербайджанские и грузинские песни, чередуя их с армянскими.

Так розы и песни еще раз встретились в этот день, вернее на заре восходящего нового дня, в сердце Армении — Ереване.

АШТАРАК. ЭЧМИАДЗИН

«Слава вечная павшим» и слава живым

У поэта прошлого века Геворка Додохяна есть стихотворение «Ласточка», по-армянски «Цицернак». Оно было сразу положено на музыку и тотчас стало народным, утратив имя поэта и музыканта. Грустная и красивая мелодия обращена к птичке со словами просьбы, чтоб летела ласточка в родной дом и передала отцу от сына-изгнанника:

Ах, старик,Плачь о сыне своем!

Чтоб поведала отцу его вечную жалобу:

Расскажи, сколько бедЯ терплю много лет,Что все дни я в слезах,Что полжизни уж нет.

Чтоб рассказала ему о беспросветном отчаянии сына:

Для меня небосклон

От зари затемнен,На глаза мои в ночьНе спускается сон[144].(Перевод В. Брюсова)

Эта берущая за душу просьба стала музыкальным выражением любви к родине и тоски по родине.