Путешествие по Советской Армении

Это было около четверти века назад. И, прерывая рассказ, переношу читателя в наше время, в осенний вечер 1950 года, когда мы с поэтом Ашотом Граши уже не пешком, а с большим комфортом, по хорошей дороге, на машине подъехали к Бюракану и на фоне темного звездного неба увидели над откосом за высокой оградой странные очертания высокой башни. Замечателен был этот вечер, проведенный нами в гостях у астрономов. Президент В. А. Амбарцумян был в ту пору в Москве. Б. Е. Маркарян был болен и лежал в постели. Нас встретил хозяин комнаты, куда мы постучались обогреться, — товарищ Ватьян. Он быстро зажег, железную печурку, разогрел чай и притащил все, чем был богат, на стол. И разговор, завязавшийся у нас за столом, когда холодный осенний ветер гудел и рвался за дверями, разгоняя тучи, был настоящим звездным разговором. Сперва мы услышали от него немного истории. С 1944 года в Союзе искали наилучшее место для постройки общесоюзной обсерватории. Нужно было южное небо, широкий горизонт, максимум ясных ночей. Подходящие места нашли в Крыму и здесь, в Бюракане. В Крыму начали строить общесоюзную, а здесь республиканскую. Первая очередь в 1950 году уже заканчивалась, — были готовы центральное здание, все лаборатории и рабочие комнаты, зала обсерватории, библиотека, две башни средних размеров, три павильона для маленьких телескопов, специальная радиолаборатория и т. д. Во вторую очередь вошли — большая башня, гостиница, еще один жилой дом. Сейчас работают три зеркальных телескопа, два астрографа (для фотографии неба), небулярный спектрограф (для изучения тумана) — по своей мощности рекордный у нас, отечественной марки; еще один такой же в Крыму…

Телескопы — на верхней открытой площадке башни. Можно представить себе, как в ветреные, морозные зимние ночи наши астрономы стоят, ничем от ветра и холода не защищенные, часами на этой площадке, припав к телескопу. Каждый специалист любит свое дело. Но то, что мы тут услышали, открыло нам, писателям, такую форму любви к своей специальности, какой мы еще нигде и никогда не встречали.

К концу экскурса в историю неожиданно пришел Б. Е. Маркарян. Он не вытерпел и, услыша о приезжих, забыл о своем гриппе. Но первая половина разговора, когда оба астронома, начав с азбуки, рассказали нам, двум невеждам, о тех больших работах, которые тут ведутся, была для нас менее интересна, чем вторая часть. О ней читатели знают в общих чертах из напечатанных материалов и статей В. А. Амбарцумяна. А вот для второй половины разговора мне хотелось бы найти яркие слова, чтобы передать читателям силу полученного впечатления.

Работе астронома нужна ночь; когда все засыпает на земле, для него оживает небо. И он идет в тишине к месту своей работы, по винтовой лестнице, вверх и вверх, пока не выйдет на открытую площадку. Представив себе «рабочее место» и «рабочие часы» астронома, я, сама не знаю почему, вдруг спросила: «А вам не снятся эти звезды, когда вы, наконец, засыпаете?» Оба астронома переглянулись. И тут мы услышали долгий, совсем не обычного типа, рассказ:

— Если вы увидите астронома за работой, вы сами поймете, снятся ли ему звезды. Трудно описать, где каждую ночь блуждают наши глаза. Навели телескоп на Плеяды, там видим массу звезд неслыханного разнообразия. Яркие и слабые, среди них разноцветные; яркие выделяются, как алмазы. Когда в лесу много цветов, это дает эстетическое наслаждение, — а тут наслаждения больше, гораздо больше, оно такой силы, что превышает страсть и достигает страшного. Навели телескоп на созвездие Ориона — масса ярких звезд, окутанных газовой туманностью Ориона, которая представляет исключительный и художественный и научный интерес. Или еще. В созвездии Персея выделяется светлое пятнышко, его можно увидеть простым глазом, — это двойное звездное скопление, каждое из которых состоит из сотен звезд. Как сияет, как играет, как действует само это количество — описать невозможно. Для астронома требуются железные нервы. Если иметь слабые нервы и слабый характер, то можно не только «сны видеть», но и с ума сойти. Есть астрономы, заболевшие, не в силах этого вынести. К счастью, в нашей работе есть и формальная часть, и она успокаивает, дает возбужденным до невыносимости нервам как бы разрядку: это когда мы начинаем переходить от образа, от созерцания к числам, к формулам, садимся в комнате за письменный стол для обработки материалов.

После этого рассказа мне захотелось открыть Большую энциклопедию и снова — другими глазами — взглянуть на портреты великих астрономов прошлого. Наверное, отблеск от созерцания неба придал их лицам особое выражение, как ожог огнем на лице у рабочих-металлургов. Ведь они маленькими человеческими очами (очами одного сына земли) смотрели на миллиарды звезд, сестер и братьев нашей планеты, на небо, кишевшее мирами, и смотрели из ночи в ночь, из года в год, до умственного опьянения, до головокружения, — а когда возвращались на землю, то, наверное, — перефразируя Лермонтова: