Путешествие в Индию

Молодой человек снова подмигнул.

— Отлично понимаю! Но это понимание ничуть не помогает мне разобраться с моими трудностями. Я твердо решил покинуть Чандрапур. Но куда я поеду? Я решил писать стихи. Но о чем? В этом ты мне не помощник.

Потом, к удивлению Хамидуллы и своему собственному, он взорвался:

— Но кто, кто мне поможет! У меня нет больше друзей! Все они предатели, даже мои собственные дети. Я устал от таких друзей.

— Я хотел предложить тебе зайти на женскую половину, но там трое твоих детей-изменников, так что ты, наверное, откажешься.

— Прости, со мной такое случается после тюрьмы. У меня, наверное, испортился характер и сдают нервы. Пойми и прости.

— Сейчас у моей жены мать Нуреддина. Так что, я думаю, мы можем зайти.

— Знаешь, вместе я их до сих пор не видел, всегда по отдельности. Может быть, тебе лучше предупредить их, что я тоже зайду?

— Нет, пусть это будет сюрприз, и так наши дамы привыкли занимать себя всякой ерундой. Когда ты был под судом, они притворялись, что покинут свои женские половины. В самом деле те из них, кто умеет писать, составили даже какой-то документ, но вся эта затея, естественно, кончилась ничем. Ты знаешь, как они уважают Филдинга, но до сих пор ни одна из них его не видела. Моя жена поклялась, что она точно на него посмотрит, но стоит ему появиться у меня, как у нее сразу находится масса отговорок — то она плохо себя чувствует, то ей стыдно, что в комнате не убрано, то у нее нет подходящих сладостей, чтобы достойно угостить Филдинга, остались только слоновьи ушки. Однако, когда я сказал ей, что слоновьи ушки — это любимая сладость Филдинга, она тотчас сказала, что он узнает, как плохо она их готовит, и поэтому она не может его принять. Пятнадцать лет, мой дорогой мальчик, пятнадцать лет ругаюсь я со своей бегумой, и не могу ничего добиться, хотя миссионеры убеждают нас в том, что наши женщины угнетены и унижены. Если хочешь, могу подсказать тебе сюжет для поэмы: индийская женщина, какая она есть и какой она должна быть.

XXXI

Азиз был начисто лишен чувства факта. Его эмоции определяли его убеждения, что приводило к трагической отчужденности, возникшей между ним и его английским другом. Они покорили друг друга, но эта взаимная победа осталась незавершенной. Филдинг уехал на конференцию, и Азиз, ловя в течение нескольких дней беспрепятственно расползавшиеся слухи о поведении мисс Квестед, в конце концов в них поверил. У него не было никаких возражений морального свойства против развлечений его друзей, а Сирил, достигший вполне зрелого возраста, скоро рисковал перестать котироваться на любовном рынке и поэтому имел право получать удовольствие там, где мог его найти. Однако Азиза возмущало то, что Сирил связался с женщиной, которую Азиз по-прежнему считал своим врагом; и, кроме того, почему Филдинг ничего ему не сказал? Какая может быть дружба без доверительных отношений? Он сам иногда рассказывал Филдингу совершенно шокирующие вещи, и англичанин терпеливо его выслушивал, хотя сам ничего не говорил взамен.

По возвращении Филдинга Азиз встретил его на вокзале и согласился с ним пообедать, а потом — впрочем, не в лоб — принялся выпытывать то, что его интересовало, по видимости, непринужденно и даже с юмором. Кстати пришелся и европейский семейный скандал — мистер Макбрайд и мисс Дерек. Патологическая привязанность мисс Дерек к Чандрапуру нашла очень простое объяснение: мистера Макбрайда застукали в ее комнате, и миссис Макбрайд подала на развод.

— Вот каким на самом деле оказался этот праведник. Теперь он будет во всем обвинять здешний климат. Но на деле мы опять окажемся виноваты во всем. Интересны тебе эти новости, Сирил?

— Не особенно, — ответил Филдинг, проявлявший мало интереса к чужим грехам. — Послушай лучше мои новости. — Лицо Азиза вспыхнуло. — На конференции был решено…

— Давай сегодня отвлечемся от педагогики. Мне, например, сейчас надо будет вернуться в Минто. Кажется, надвигается эпидемия холеры. У нас уже было несколько случаев — и местных, и привозных. Жизнь стала грустной. Новый уполномоченный хирург такой же, как прежний, но пока не осмеливается открыто проявлять свой дурной характер. Все мои страдания пропали даром. Но послушай, Сирил, пока я не забыл. О тебе тут сплетничают не меньше, чем о Макбрайде. Говорят, что ты и мисс Квестед стали слишком близкими друзьями. Если откровенно, то говорят, что вы виновны в неподобающем поведении.

— Я был уверен, что это будут говорить.

— Слухи ползут по городу и могут повредить твоей репутации. Знаешь, в Чандрапуре отнюдь не каждый — твой друг и сторонник. Я сделал все, что в моих силах, чтобы прекратить эти сплетни.

— Не трудись. Все же мисс Квестед уехала.

— Вся эта история навредит не тому, кто уехал, а тому, кто остался. Представь себе мое смятение и тревогу. Я даже стал плохо спать. Сначала из-за нее склоняли мое имя, теперь склоняют твое.

— Не пользуйся такими сильными выражениями.

— Какими, например?

— Смятение и тревога.