Путешествие в Индию

Господи, ну и комната! Что за чудная встреча! Грязь, идиотский разговор, пол усеян ошметками сахарного тростника и ореховой скорлупой, эстампы криво висят на обшарпанных стенах, нет даже пунки![21] Не по своей воле он жил в таких условиях, среди низких людей. К своей вящей растерянности, он сейчас был способен думать только о Рафи, которого высмеял и над которым позволил издеваться. Мальчик должен уйти из его дома довольным, иначе рухнут все законы гостеприимства.

— Как это любезно со стороны мистера Филдинга, что он снизошел до визита к нашему другу, — сказал полицейский инспектор. — Мы все до глубины души тронуты такой добротой и великодушием.

— Не говорите с ним так, он этого не любит, и ему не нужны три стула — он один англичанин, а не три, — вспыхнув до корней волос, сказал Азиз. — Рафи, подойди ко мне, садись. Я очень рад, что ты пришел ко мне вместе с господином Хамидуллой. Повидавшись с тобой, я скорее поправлюсь.

— Простите меня за мой проступок, — сказал мальчик, чтобы придать себе уверенности.

— Азиз, так вы больны или нет? — повторил свой вопрос Филдинг.

— Несомненно, майор Каллендар уже сказал вам, что я симулянт.

— Разве нет? — Компания дружелюбно рассмеялась. «Все же у англичан превосходное чувство юмора», — подумал каждый из них.

— Спросите у доктора Панны Лала.

— Вы уверены, что я не затруднил вас своим появлением?

— Нет, нет. Как выяснилось, в моей комнатке могут свободно уместиться и шесть гостей. Оставайтесь, если вас не смущает такая обстановка.

Он отвернулся и снова обратился к Рафи, который пришел в ужас от визита ректора, которого он только что оклеветал, и хотел теперь только одного — скорее уйти.

— Он болен — и одновременно здоров, — сказал Хамидулла, предложив Филдингу сигарету. — Думаю, что большинство из нас сейчас пребывает в таком состоянии.

Филдинг согласился; они сразу хорошо поладили с этим умным приятным адвокатом; между ними возникло взаимное доверие.

— Кажется, мир умирает, но он до сих пор не умер, значит, мы должны допустить существование милосердного Провидения.

— Как это верно, как верно! — вставил слово полицейский, решивший, что в отношении религии это комплимент.

— Мистер Филдинг тоже думает, что это верно?

— Верно что? Мир не умирает, в этом я убежден!

— Нет, нет, я спрашиваю о Провидении.

— Ну, я не верю в Провидение.

— Но как в таком случае вы можете верить в бога? — спросил Саид Мухаммед.

— Я не верю в бога.

В компании послышался тихий вздох, означавший: «Я же говорил!», а Азиз на мгновение поднял к потолку возмущенный взгляд.

— Это правда, что сейчас в Англии большинство людей — атеисты? — поинтересовался Хамидулла.

— Большинство образованных и думающих людей? Я бы ответил на этот вопрос утвердительно, хотя сами они не любят этого слова. Истина заключается в том, что Запад сейчас не занимает себя вопросами о вере или неверии. Пятьдесят лет назад и даже когда вы и я были молоды, по этому поводу ломали куда больше копий.

— Но не приводит ли это к упадку нравственности?

— Это зависит от того, что вы называете нравственностью, но в целом да, мы видим такой упадок.

— Простите мне мой вопрос, но если это так, то каким образом Англия оправдывает свое владычество в Индии?

Вот оно! Опять политика.

— Это вопрос, который мне не по силам, — ответил Филдинг. — Лично я здесь, потому что мне была нужна работа. Я не могу вам сказать, почему Англия здесь и должна ли она быть здесь. Это не зависит от меня.

— Квалифицированным индийцам тоже нужна работа в сфере образования.

— Думаю, что да, — улыбнувшись, сказал Филдинг, — но я успел первым.

— Тогда еще раз простите меня. Честно ли то, что англичанин занимает место, которое может занимать индиец? Не имею в виду ничего личного. Ведь лично мы счастливы от того, что вы здесь, и мы получаем большую пользу от такого откровенного разговора.

В таком разговоре ответ мог быть только один: «Англия удерживает Индию для ее же блага». Но Филдинг не был расположен к этому ответу. Он решил быть откровенным и сказал:

— Я тоже счастлив от того, что я здесь. Это мой ответ, и это мое единственное оправдание. Ничего не могу сказать вам насчет честности. Тогда надо признать нечестным и мое рождение, ведь я лишаю своего ближнего воздуха одним только фактом собственного дыхания, разве нет? Тем не менее я рад, что родился, и я рад, что я здесь. Это, конечно, сомнительно, но все же: если это приносит счастье, то это уже оправдание.

Индийцы были сильно смущены. Такой ход рассуждений был им не чужд, но слова, в которые эти рассуждения были облечены, казались им слишком определенными и жесткими. Если в любом высказанном предложении не воздавалось должное справедливости и нравственности, то такое предложение резало им слух и парализовало разум. То, что они говорили, и то, что они думали (за исключением случаев сильного душевного волнения), совпадало очень редко. У них было несколько психологических условностей, и, когда они оказывались попранными, индийцам становилось трудно возражать. Хамидулла опомнился первым.