Путешествие в Сиам

Вглядываясь в старательно созданный манящий полумрак зала, мы различаем в самом центре вереницу девушек с оливковой кожей. По годам и физическим пропорциям они еще совсем дети, но по воспитанию и выучке – женщины и идеальные актрисы. Их человек двадцать, все в прозрачных одеяниях с золотыми кушаками, руки у всех оголены, груди тоже, сверкают варварскими золотыми украшениями при каждом вздохе их обладательниц. Головы чинно склонены, ладони смиренно сложены, взоры под длинными ресницами скромно потуплены. Их единственный покров – юбки, струящиеся вокруг стройных ног, из очень дорогой ткани, расшитой золотом. На кончиках пальцев – длинные заостренные золотые ногти, похожие на птичьи когти. Залу озаряют люстры, висящие так высоко, что свет падает мягкой дымкой на нежные лица и гибкие фигуры.

Еще одна группа миловидных веселых девушек сидит за разнообразными музыкальными инструментами, напоминающими корнет, флейту, цитру, арфу, псалтерий, дульцимер. Главная жена Его Светлости, напомаживая губы, возлегает отдельно на возвышении в окружении обхаживающих ее служанок.

Из-за большого занавеса раздаются тихие нежные звуки флейты, открывающей представление. Откуда-то из ниш выступают двенадцать дев с золотыми и серебряными веерами, которыми, рассевшись в определенном порядке, они обмахивают центральную группу женщин.

Взрыв радостной музыки, и, словно по сигналу, танцовщицы, выстроившись в два ряда, разом упали на колени, выставили перед собой сложенные ладони и склонились перед своим господином, лбами касаясь ковра. Потом резко вскочили на ноги и принялись быстро описывать замысловатые круги, ритмично притопывая по ковру в такт музыке. Далее последовало чудо искусства, какое способны продемонстрировать лишь ученицы с высочайшей физической подготовкой: танец, в котором каждое движение – поэзия, каждая поза – выражение любви, каждая пауза – вопль исступленной страсти. Музыка набухает, наполняется беснованием переливов, это прелюдия к апофеозу; танцовщицы, поднимая изящные ножки, изгибая руки и пальцы под невообразимыми углами, плавно раскачиваются, словно ветви ивы. Их тела сотрясаются, будто листья, трепещущие на ветру; глаза сияют неким внутренним светом; розовые губы на нежных смуглых лицах приоткрыты, груди вздымаются, руки колышутся. Чарующие юные дьяволицы, они грациозно кружат в сумасшедшем вихре танца.

А что же кралахом? Он сидит, как изваяние – черный бог, в которого еще не вселился демон! – пока эти обворожительные идолопоклонницы с раскрасневшимися щеками, сверкающими глазами, колышущимися грудями, раскачивая руками, исполняют вокруг него свою пляску ведьм. Мужчина, достойный восхищения. Мрачный, он застыл в неподвижной позе. Большие ладони лежат на коленях, голова горделиво поднята, словно он принял на себя бремя Маха Монгкута [29]. А у ног его трепещут эти смуглые листья человечества.

Это все майя

– иллюзия? Я широко распахиваю глаза, закрываю их, снова открываю. Живые куклы по-прежнему лежат, распластавшись на полу, не смея поднять глаза к лицу своего безмолвствующего бога, на котором отражается борьба чувств – презрение и страсть. Приглушенный свет, сливающиеся тени, идеальная гармония красок, безумная гармония несочетающихся звуков, фантастические видения, захлестывающие чувства, поэзия и ничтожность гаремного бытия, необъяснимая тоска, смутное ощущение неправильности происходящего! Бедные, несчастные создания!

По иронии судьбы, первый министр Сиама, герой, которому подвластны жизнь и смерть, у себя дома – скорбная фигура. В этом он не избежал участи многих сильных мира сего. С беспомощными рабами, исполняющими малейшую его прихоть, он демонстративно немилостив и нелюбезен. Его мрачное лицо никогда не осветит улыбка довольного удивления или восхищения. Да, страсти человеческие ему все еще не чужды, но никто из окружающих не видит отблесков снедающего его изнутри жара: они не просачиваются через поры. Неистовство его столь же яростно, как бушующий внутри огонь, но внешне он спокоен, как гладь глубокого озера, не тревожимая звонким журчанием впадающих в него бурных ручейков. Заскучав в атмосфере гарема, он внезапно встал и удалился. А те юные нежные создания, раскрасневшиеся, задыхающиеся после быстрого танца… Какие бы роскошные одежды ни подчеркивали их совершенную красоту, если б только их сердца взмывали ввысь, стремясь к свободе, а не сжимались в слепом благоговении, подобно тому, как все время смотрят вниз их приученные к тому глаза…

* * *