У восточного входа, называемого
Прекрасные ворота храма
В более позднее время, посетив однажды храм в компании короля и его семьи, я обратила внимание Его Величества на статую христианского святого у Прекрасных ворот, с историей которого он не был знаком. Король быстро повернулся к своим детям и в мягких выражениях попросил их почтительно поприветствовать святого. «Это Мам’с Пхра»[35]
, – объяснил он. И малыши, благочестиво сложив руки, поклонились святому Петру. Всякий раз, когда я думаю об этой святыне, покоящейся в очаровательном одиночестве в тиши своей тенистой сакральной рощи, я не нахожу в сердце позыва к осуждению, сколь бы ни иллюзорно было это желание. Напротив, я с радостью и восхищением аплодирую такой склонности к преданному служению, которая позволила возвести столь величественный и прекрасный храм в окружении нравственной гнусности и неприглядности. Духовная память, наверное, более древняя и истинная, нежели язычество, облагородила языческий ум, даровав ему идею архитектурного отдохновения, так сказать архитектурного рая, доставляющего подлинное наслаждение небесам и не вызывающего отвращения у христиан.Глава VI
Король и гувернантка
В 1825 году наследный принц Сиама (права престолонаследия он был лишен, и его жизнь оказалась в опасности) укрылся в буддийском монастыре, где облачился в монашеские желтые одежды и стал священнослужителем. Его отец, известный в народе как Пхен-ден-Кланг (первый или Верховный король Сиама), тогда только что скончался. Корона должна была перейти к двадцатилетнему принцу Чаофа Монгкуту, ибо он был старшим сыном признанной королевы и, если и не по абсолютному праву, то в соответствии с почтенной традицией являлся законным преемником власти Пхрабатов [36]
. Однако у него имелся единокровный старший брат, который, благодаря интригам матери, к тому времени уже взял под свой контроль королевскую казну. И после смерти отца, пусть и не с разрешения Сенабоди (Королевского совета), но при его молчаливом согласии, он провозгласил себя королем. Правда, милостиво пообещал обманутому брату, а подобные королевские посулы в Сиаме – это всего лишь дешевый утешительный приз, что будет оставаться у власти до тех пор, пока Чаофа Монгкут не достигнет зрелых лет и не наберется мудрости и умения, чтобы управлять страной. Но, закрепившись на троне, узурпатор стал рассматривать своего терпеливого, но гордого и проницательного родственника как помеху и угрозу на пути осуществления своих более жестоких и честолюбивых замыслов. Как следствие, предостережение, побег, монастырь и желтые одежды. Законный преемник почившего короля отказался оспаривать трон, и узурпатор продолжал беспрепятственно править, пока в марте 1851 года не слег со смертельной болезнью. К своему смертному одру он созвал Большой совет из принцев и родовой знати и предложил в качестве своего преемника на троне любимого сына. Тогда осмотрительные придворные ослы лягнули умирающего льва, презрительно заявив: «У короны уже есть ее законный владелец». После чего король захлебнулся ругательствами, ибо он, находясь уже почти в агонии, продолжал рвать и метать от досады и ярости, и, в конце концов, 3 апреля отошел в мир иной.В Сиаме нет такого понятия, как престолонаследник, в том смысле, какой вкладывают в это слово европейцы: ни один принц, носящий свой титул по праву рождения, усыновления или назначения, не может самопроизвольно занять трон. Да, по сиамским традициям, древним и современным, старший сын сиамского монарха от королевы (супруги правящего короля) признается