Путешествие в Сиам

Сенабоди, наделенный определенными полномочиями, исполнил свою миссию со всем уважением к справедливому и почитаемому обычаю, и весть, которую голос оракула донес до ушей умирающего монарха, имела для него обидное и оскорбительное значение, ибо он прекрасно понимал, кто подразумевается под «законным владельцем» короны. Едва он испустил последний вздох, принц Чаофа Монгкут – невзирая на интриги старшего сына почившего короля (самого уважаемого и перспективного политика, по оценке «Бангкок рекордер» [37] от 26 июля 1866 года) и недовольство Чао Пхья Шри Суривонгсе – снял с себя монашеские одежды, покинул монастырь и был возведен на трон, получив при коронации титул Сомдеч Пхра Парамендр Маха Монгкут [38].

Двадцать пять лет истинный наследник трона Пхрабатов терпеливо ждал своего часа, затаившись в монастыре, где он усердно изучал санскрит, пали, теологию, историю, химию и – с особым тщанием – астрономию. Он был частым гостем в домах американских миссионеров. Двоих из них – доктора Хауса и мистера Маттуна – на протяжении всех лет своего правления и всей жизни он глубоко почитал за те приятные плодотворные беседы, которые вел с ними. Они помогли ему раскрыть секреты жизненной силы и развития европейских стран и облегчили его движение по пути обретения знаний, на который он ступил сам. Даже присущее его сиамской натуре высокомерие не помешало ему поддаться благотворному влиянию этих добропорядочных искренних людей. И, вне сомнения, он принял бы многие постулаты христианского учения, если бы не манящий блеск золотого трона вдалеке, вынудивший его застрять на полпути между христианством и буддизмом, между истиной и обманом, между светом и тьмой, между жизнью и смертью.

Этот прогрессивный король великолепно владел многими восточными языками и по отношению к священникам, проповедникам и учителям, – какие бы убеждения они ни имели, какую бы религию ни исповедовали, в каких бы науках ни наставляли, – он был образцом просвещенной веротерпимости. Он также стремился в совершенстве освоить английский язык и с этой целью устроил в своем бангкокском дворце личную типографию с английскими шрифтами, которым, как теперь можно видеть, он не стеснялся находить применение, «копируя» английские книги. Возможно, именно наличие типографии натолкнуло его на мысль, как само собой разумеющееся, нанять английскую гувернантку для элиты своего гарема – любимых жен и наложниц, а также их отпрысков, коих вкупе было так много, что вполне хватало на целую королевскую школу, и материал все это был привлекательно свежий и романтичный. Отрадная мысль! И вот на закате одного приятного апрельского дня 1862 года я стояла перед входом в Большой дворец в сопровождении своего храброго маленького сына и нашего соотечественника.

Просторный Зал аудиенций, где собралась толпа вельмож, заливал яркий свет. Никто не удостоил нас взглядом и даже мыслью. Мой сын устал, изнывал от голода, и я настояла, чтобы капитан Б. представил нас незамедлительно. Мы поднялись по мраморным ступеням и, не дожидаясь, когда о нас доложат, вошли в сверкающий зал. На ковре распластались в ряд безмолвные неподвижные фигуры. Переступать через их головы столь же забавно, сколь и опасно. Его Величество очень скоро заметил нас и резко двинулся нам навстречу, раздраженно вскрикивая:

– Кто? Кто? Кто такие?

Капитан Б. (между прочим, он имел титул сиамского вельможи) представил меня как английскую гувернантку, нанятую для королевской семьи. Король пожал нам руки и принялся быстро вышагивать взад-вперед, ставя одну ногу перед другой с математической точностью, будто маршировал на плацу.

– Предупрежден, значит, вооружен! – шепнул мне мой друг, намекая, чтобы я приготовилась к граду вопросов относительно моего возраста, мужа, детей и прочих личных обстоятельств. Внезапно Его Величество, видимо, тщательно все обдумав в присущей ему манере, резко остановился перед нами.

– Сколько вам лет? – осведомился он, нацелив прямо на меня указательный палец.

Не самый приятный вопрос для женщины.

– Сто пятьдесят, – с притворной скромностью ответила я, с трудом сохраняя невозмутимое лицо, поскольку абсурдность происходящего вызывала улыбку.

Назови я свой настоящий возраст, возможно, король высмеял бы меня, стал бы критиковать, а так он на несколько секунд застыл в изумлении и растерянности, потом возобновил свой странный марш и, наконец, сообразив, что это шутка, кашлянул, рассмеялся, снова кашлянул и отрывистым голосом в диезной тональности спросил:

– В каком году вы родились?

Я быстро произвела в уме расчеты и ответила со всей возможной серьезностью:

– В 1788-м.