Путевые впечатления. Юг Франции

— Дело было так. Мы стояли гарнизоном в Пьяченце. Поскольку каждый день жители расправлялись с кем-нибудь из наших, генерал издал приказ, запрещавший солдатам и офицерам выходить в город, не имея оружия. Но, черт побери, я был молод в те времена, ничего не боялся, осознавал свою силу и без всяких затруднений мог взгреть троих сразу; так что однажды я вышел в город, словно добропорядочный буржуа, засунув руки в карман, без ташки и кривой сабли. Так я щеголял по площади, как вдруг верхом на коне туда прискакал ваш отец; увидев, что он подъезжает ко мне, я сказал себе: «Ну, сейчас мне достанется!» И в самом деле, он не дал мне ускользнуть. «Почему ты без сабли?» — спросил он. «Генерал…» — «Ах, мерзавец! Так ты хочешь, чтобы тебя убили?!! Ну погоди! Погоди!» С этими словами он схватил меня за воротник, пустил свою лошадь в галоп, заставив меня минут десять ласточкой лететь над землей, а затем, не останавливаясь, швырнул меня в караульную гауптвахту, приказав: «Двадцать четыре часа карцера этому негодяю!» Я отбыл наказание, но унизительнее всего мне казалось то, что я проносился по Пьяченце, подхваченный, словно обычное чучело.

«Ну как, бригадир?» — спросил он меня на первом же смотре.

«Знаете, генерал, — отвечал я, — до сих пор я полагал, что обладаю кое-какой силой, но теперь вижу, что я просто ничто по сравнению с вами».

«То-то же! Вот тебе луидор, выпей с друзьями за мое здоровье; но в следующий раз не смей без сабли выходить в город».

Однако это второе предостережение было излишним: я и первого-то не забыл.

Я пожал руку старому солдату, который касался руки моего отца и который так хорошо помнил свое первое ремесло, когда понадобилось встать на защиту того, кто, не будучи моим отцом, тоже называл меня своим сыном.

ГАРСКИЙ МОСТ

На следующий день в семь часов утра мы были разбужены нашим ученым экскурсоводом. Он пришел за нами, чтобы повести нас в Вильнёв-лез-Авиньон. Мы дали распоряжение Буайе поджидать нас на дороге в Ним, а сами прошли по Деревянному мосту, затем по острову посреди Роны, потом по второму мосту, наплавному, и оказались в Вильнёве.

Отыскивая место, откуда открывался бы вид на город, мы заметили молодого человека, уже нашедшего для себя такую точку обзора, а подойдя ближе, узнали в нем нашего превосходного друга, поэтичного художника Поля Юэ, воспевающего печальные дюны, дикие ланды и широкие кругозоры. Это было просто чудо — встретить его вот так: в двухстах льё от Парижа, не договариваясь заранее о встрече, да еще с уже готовым рисунком. Мы подождали, пока он нанесет на нем последние смелые штрихи, после чего рисунок тут же перешел из его папки в нашу и мы все вместе отправились осматривать Вильнёв.

Среди готических зданий Вильнёва прежде всего обращает на себя внимание чрезвычайно красивая башня четырнадцатого века, сложенная из тесаного камня с выступами ромбовидной формы; будучи соединена другими оборонительными сооружениями с развалинами старого замка, она предназначалась, вероятно, для надзора за мостом Святого Бенезе, напротив которого она стоит.

Примерно того же времени и церковь, по архитектурному стилю относящаяся к готике конца тринадцатого века; в ней находится картина «Снятие с креста» итальянского мастера, возможно Джоттино, который, явившись в город, чтобы расписать капеллу дворца, мог заодно оставить после себя и эту картину, написанную в удивительных красках, но помещенную в такое место, что нужно иметь чутье художника, чтобы отправиться сюда на ее поиски. Впрочем, это не единственное замечательное произведение живописи, погребенное в этом захолустье: местная больница располагает образчиком искусства пятнадцатого века, ни в чем не уступающим фрескам Кампо Санто в Пизе. Это подражание Орканье и Симоне Мемми, представляющее Судный день. Верхнюю часть картины занимает Троица; под Святым Духом, между Отцом и Сыном, восседает Дева Мария, наполовину скрытая их одеяниями. Вокруг них ангелы с зелеными и красными крыльями, написанные в манере, которая напоминает византийскую, а под их ногами — проклятые и бесы. Народное поверье приписывает эту картину самому королю Рене, которому я в таком случае готов простить его неудачное царствование, раз уж он был таким великим художником. Среди ангелов, как утверждают, есть изображения нескольких знатных прованских придворных, оставшихся верными королю в его злосчастной судьбе; среди проклятых — портреты тех, кто, подобно Иуде, предал его за горстку сребреников.