Путевые впечатления. Юг Франции

Однажды утром некий командир по имени Гранье вошел в комнату Лапласа, когда тот завтракал.

— Соратник, — сказал он, обращаясь к нему, — пора умереть!

И в ту же минуту, подкрепляя призыв действием, он всадил ему в грудь кинжал. Возразить тут было нечего. Лаплас раскинул руки, испустил вздох и умер. Консулы, узнав об этом происшествии, поспешили на улицы города, крича: «Да здравствует король!», а затем, увидев герцога де Гиза, во главе авангарда своего войска приближавшегося к городу, побежали к нему навстречу и под восторженные крики горожан распахнули перед ним ворота.

Таким образом, не сдавались только Бриньоль и Марсель.

Д'Эпернон видел, что его покидают один за другим все командиры и большая часть солдат: от десяти тысяч человек, которых он привел с собой, у него осталось не больше полутора тысяч; однако, поскольку упрямство составляло сущность его характера, он решил держаться до конца, что вызывало отчаяние жителей Бриньоля и его окрестностей. И тогда один крестьянин из Ле-Валя, по имени Бернь, решил освободить край от этого неистового лигиста.

Д'Эпернон жил у человека по имени Роже. Община Ла-Валя задолжала этому Роже две меры зерна, и тот, поскольку запасы провизии у него были невелики, потребовал, чтобы зерно было доставлено ему в назначенный день. Именно этого и дожидался Бернь. Он повез два мешка зерна Роже и заменил их точно такими же мешками, заполненными порохом; при этом он завязал мешки так, как обычно завязывают зерно, но в узел вставил запальное устройство, которое должно было пустить в ход эту адскую машину в ту минуту, когда начнут развязывать веревку; после чего он спокойно погрузил свою поклажу на мула, с тем, чтобы в обеденный час герцога разгрузить ее в прихожей дома Роже, помещавшейся как раз под той комнатой, где д'Эпернон трапезничал. Берню предложили подождать, пока не вернется отсутствовавший Роже и не даст ему расписку; но, видя, что слуга уже направился к мешкам, он заторопился, сказал, что за распиской придет на следующий день, и, переступив порог дома, бросился бежать.

Он был в конце улицы, когда раздался страшный взрыв. Весь дом рухнул. Д'Эпернон, оказавшись верхом на балке, отделался несколькими ушибами.

Однако, поскольку такое могло повториться, а ему не приходилось надеяться, что он всегда будет столь же удачлив, и поскольку, к тому же, ему в конце концов надоела эта бесполезная война, сопровождавшаяся открытым предательством и тайными опасностями, д'Эпернон, в свою очередь, покинул Прованс.

Усиливавшейся власти Генриха IV теперь противостояли только Марсель и Казоль.

Как и все люди, которые, внезапно появившись, недолгое время играют важную политическую роль, а затем уходят в небытие, не успев сказать последнего слова, Казоль был сурово судим не только потомками, но и современниками. Одни говорили, что, извлекая выгоду из памяти о тех давних временах, когда город был независимым, Казоль хотел порвать узы, привязывавшие Марсель к королевству, и превратить его в вольный город, торговую республику, как Генуя или Флоренция, поскольку географическое положение города такое позволяло. Сам он в этом случае притязал либо на шапку дожа, либо на знамя гон-фалоньера.

Другие считали, напротив, — и в поддержку их взглядов выступал со своим весомым мнением президент де Ту — другие считали, повторяем, что Казоль был просто упрямым лигистом, который жертвовал городом в угоду своим честолюбивым помыслам, помыслам жалким, не шедшим далее обладания титулом испанского гранда или каким-нибудь маркизатом в Калабрии; следует признать, что президент де Ту был, вероятно, близок к истине.

Как бы там ни было, но Казоль был неограниченным властителем Марселя. У него были телохранители, он взимал контрибуции, конфисковывал имущество сторонников короля, устанавливал ввозную пошлину; наконец, его морской флот (а у него был флот) захватил судно, которое следовало из Ливорно и везло мебель, серебро и драгоценности, посланные молодым тосканским герцогом королю Франции, и Казоль присвоил себе все это, не отчитываясь перед городской коммуной. Правда, стоимость груза оценивалась в 180 000 франков, что, конечно, не может служить оправданием происшедшего, но, по крайней мере, объясняет его.

В то время как во всем остальном Провансе уже был установлен мир, Казоль держал Марсель в состоянии открытой войны. Это очень устраивало генуэзского дожа и испанского короля, и потому Джованни Андреа Дориа отправил Казолю четыре галеры, которые привезли ему по сто солдат в каждой, а Карл И, тот кто совершенно ошибочно представлен в генеалогических древах как последний мужской отпрыск Австрийского дома, заверил Казоля, что он обеспечит Марсель деньгами и войском, если Казоль возьмет на себя обязательство ни в коем случае не признавать королем Генриха Бурбона, не впускать в Марсель никого, кроме испанских солдат, и не образовывать никаких политических союзов без разрешения Мадрида.