Путевые впечатления. В России. Часть вторая

Когда они выздоровели и им нужно было расставаться, оба проливали слезы. Пока их силой не развели в разные стороны, они продолжали сжимать друг друга в объятиях.

По правде сказать, ассортимент ругательств в русском языке не менее разнообразен, чем набор нежных слов: никакой другой язык так не приспособлен к тому, чтобы поставить человека на пятьдесят ступеней ниже собаки.

И заметьте, что в этом отношении воспитание ровным счетом ничего не значит. Воспитаннейший и учтивейший аристократ выдаст «сукина сына» и «е… вашу мать» с той же легкостью, с какой у нас произносят «ваш покорный слуга».

Признаться, я был весьма склонен наградить повара ресторана «Самсон» всеми русскими бранными словами, да и французскими тоже, когда, вставая из-за стола, определил по выставленному нам счету, что мы обедали, а по собственному желудку — что мы остались голодными; и потому мы лишь из любопытства, а не для моциона пешком отправились в Петергофский парк.

Петергоф — парк наполовину английский, наполовину французский; отчасти это Виндзор, отчасти Версаль. Густая тенистая листва тут, как в Виндзоре, а прямоугольные пруды, статуи и даже карпы — как в Версале.

Эти карпы — а некоторые из них, как нас уверяли, обитают здесь со времен императрицы Екатерины — высовывают из воды свои рыльца, когда слышится колокольчик, в который звонит инвалид. Как вы понимаете, они предаются этому занятию вовсе не безвозмездно: торговка пирогами, находящаяся здесь безотлучно, объяснит вам, с какой целью карпы так торжественно встречают вас.

В увиденном ничего нового для нас не было.

Фонтенбло в этом отношении берет верх над Петергофом. Если в Петергофе карпы водятся со времен Екатерины, то в Фонтенбло — со времен Франциска I.

В Петергофе есть даже свой Марли.

Подражательность — вот главная беда Петербурга. Его дома копируют архитектуру Берлина; его парки — это подражание паркам Версаля, Фонтенбло и Рамбуйе; его Нева — это подражание Темзе, хотя и с дополнением в виде ледохода.

Вот почему Санкт-Петербург — не Россия; это, как сказал Пушкин, а может быть, даже и сам Петр I, — окно, открытое в Европу.

Что же касается статуй, то мы ограничимся упоминанием лишь одной из них, привлекающей внимание не своей ценностью, а своей необычностью. Это присевшая на корточки наяда, которая держит на плече вазу и льет из нее воду. Когда смотришь на нее спереди, все выглядит благопристойно, потому что видно, откуда течет вода; но, глядя на нее сзади, получаешь совсем иное впечатление и начинаешь строить предположения, не делающие чести стыдливости нимфы. Вот почему по приказу начальства она вынуждена теперь обходиться без воды.

В Петергофе есть фонтаны, действующие, как и в Версале, в дни больших праздников; Самсониевский бассейн, соперничающий с Нептуновым бассейном, и каскад «Гладиаторы», копирующий каскад в Сен-Клу.

Когда мы посетовали, что наш приезд, к несчастью, пришелся на обычный день, и выразили сожаление, что нам так и не удастся увидеть, как действуют эти знаменитые фонтаны, Григорович подошел к их смотрителю и дал ему монету в пятьдесят копеек, то есть сорок су на наши деньги, после чего мы в течение десяти минут наслаждались зрелищем, которое, если верить слухам, в Версале обходится в двадцать пять или тридцать тысяч франков каждый раз, когда оно там устраивается.

Одно из самых больших удовольствий императора Николая состояло в том, чтобы под звуки барабанов, которые звали к атаке, отправлять на штурм этих каскадов, бьющих в полную силу, своих пажей и кадетов.

Мы удостоили отдельным посещением дерево, каждый листок которого представляет собой небольшой фонтан. За десять копеек это дерево показало для нас зрелище, в каком нам отказала наяда.

Затем мы поднялись по довольно крутому склону и оказались рядом с дворцом.

Это огромное желто-белое здание с зеленой крышей, повергшей в отчаяние Муане.

Мы прошли под одним из дворцовых сводов и очутились в Верхнем парке. Его основное украшение — огромный бассейн, а основная достопримечательность — фигура Нептуна в виде тамбурмажора: трезубец божества остроумно заменен унтер-офицерской тростью.

Итак, мы осмотрели Петергоф; нам оставалось увидеть еще так называемые Острова.

Мы сели в дрожки и по чудесной дороге, которой дарили прохладу водные протоки и которую затеняли массивы зелени, добрались до первого и главного из этих островов — Царицына.

Это остров императрицы-матери.

Она приказала построить там сицилийскую виллу, по образцу виллы княгини ди Бутера, где она жила на Сицилии; это предельно точная копия: в ней повторено все, вплоть до гигантского плюща, который, так же как стерлядь, приходится обогревать зимой, чтобы он не замерз.

Парадный двор виллы великолепен — можно подумать, будто вступаешь в атриум Дома поэта в Помпеях.

Внутреннее убранство выполнено в греческом стиле и с очаровательным вкусом.

С Царицына острова мы перебрались на остров княгини Марии.