Путевые впечатления. В России. Часть вторая

Императору пришла в голову странная, безрассудная мысль — сблизить эти две горы с покрытыми снегом вершинами, эти Чимборасо и Гималаи, разделенные Атлантическим океаном дворцовых переворотов и преступлений. Он захотел помирить этих двух титанов, вступивших некогда в рукопашную схватку, словно Геркулес и Антей. Он призвал их к себе, этот пигмей, едва доходивший им до щиколотки, приказал принести три бокала и пожелал, чтобы старики чокнулись не только с ним, но и друг с другом. Внезапно, когда каждый уже держал бокал в руке, какой-то человек подошел к императору и тихо сказал ему что-то на ухо. Петр выпил вино, слушая, что ему говорят, и вышел, чтобы ответить.

Оказавшись наедине, старики обменялись взглядами, пылавшими ненавистью, и улыбками, полными презрения, поставили полные бокалы на стол и вышли через противоположные двери, чтобы встретиться только у подножия престола Господня.

Затем, после них, следующий по времени ссылки, а главное, по своим достоинствам, из Сибири вернулся Лесток, тот хирург, кому императрица Елизавета была обязана престолом, на котором она восседала двадцать один год.

Мы уже рассказали читателю его историю.

И вот все они стали возвращаться, а по возвращении заполнили двор Петра III, эти непримиримые враги, эти бывшие изгнанники, жадно стремившиеся вернуться не только на родину, но и в свои имения; все они протягивали руку в прошлое, чтобы среди того, что осталось после гигантского кораблекрушения, выловить хоть что-нибудь из своего былого состояния. Их вели в огромные склады, где, по здешним обычаям, хранится конфискованное имущество, и каждый искал в прахе величия исчезнувших царствований то, что прежде принадлежало ему: усыпанные бриллиантами ордена, императорские табакерки, портреты государей, драгоценную мебель, подарки, за которые некогда цари покупали их совесть, награды за редкие проявления самоотверженности и, несомненно, за многочисленные подлости.

И, находясь в окружении этих обломков прошлого, Петр III каждый раз делал неверные шаги, совершая ошибки или поступая опрометчиво. Он посылал в Сенат один закон за другим; все они были составлены по образцу прусских законов, которые до сих пор называют «Кодексом Фридриха». Каждый день он оскорблял свой народ, предпочитая его обычаям иноземные; каждый день изнурял чрезмерной муштрой гвардейцев, этих хозяев трона, современных преторианцев, ставших преемниками стрельцов и за время царствований двух женщин, предшественниц Петра III, привыкших к размеренной и спокойной службе.

Более того, император намеревался вести их в Гольштейн, решив отомстить с их помощью за оскорбления, которые его предки в течение двухсот лет терпели от Дании. Но больше всего прельщало коронованного поклонника прусского короля то, что по пути ему предстояло увидеться со своим кумиром, смиренно поцеловать руку великому Фридриху и отдать под командование этого искусного стратега стотысячную армию, с помощью которой основатель Пруссии изменит к лучшему границы своей страны, еще и сегодня так плохо скроенной, что, глядя на карту, просто нельзя понять, как, с географической точки зрения, может существовать эта огромная змея, у которой голова касается Тьонвиля, хвост — Мемеля, а на животе выступает горб из-за проглоченной ею Саксонии.

Правда, горб этот недавнего происхождения и датируется 1815 годом.

Пока же время проходило в празднествах и кутежах. Этот царь, если и не совсем, то почти лишенный мужской силы, окружал себя женщинами, которых он отрывал от мужей и предоставлял своим фаворитам. Он запирал с самыми красивыми придворными дамами прусского посла, отнюдь не разделявшего ненависти их повелителя к женщинам, и, чтобы никто не нарушил удовольствий дипломата, сам стоял на страже у дверей его спальни, держа в руке обнаженную шпагу, и отвечал великому канцлеру, который являлся к нему для совместной работы:

— Вы же прекрасно видите, что сейчас это невозможно: я стою на часах!

Со времени восшествия Петра III на престол прошло уже пять месяцев, и эти пять месяцев были одним долгим праздником, в продолжение которого мужчины и женщины, царедворцы и куртизанки — Петр III утверждал, что среди женщин нет чинов, — одурманивались английским пивом и табачным дымом, без чего, какое бы положение эти дамы ни занимали, император не позволял им возвращаться домой. И подобные пиры продолжались до тех пор, пока, доведенные до изнеможения долгим бодрствованием и наслаждениями, они не засыпали на диванах, под звон разбиваемых вдребезги бокалов и под звуки песен, угасающих подобно свечам, которые бледнеют при наступлении рассвета.

Но самое плохое во всем этом было то, что Петр III ежеминутно выставлял напоказ свое презрение к русским. Оловянные солдатики и деревянные пушки, которыми ему позволяли забавляться, когда он был великим князем, более не удовлетворяли его.