Путевые впечатления. В России. Часть вторая

За каждым заговорщиком следовал осведомитель, приставленный этим умнейшим человеком.

Одар был немедленно оповещен об аресте Пассека.

Пассек был арестован 8 июля 1762 года, в девять часов вечера, а в половине десятого Одар уже знал об аресте; без четверти десять о случившемся оповестили княгиню Дашкову, и в десять часов Панин уже был у нее.

Княгиня, будучи женщиной, которой неведомы сомнения, предложила действовать немедленно: поднять гарнизон Санкт-Петербурга и идти на Петергоф.

Но Панин, более робкий, выдвинул два возражения: первое — поспешные действия могут погубить все, ведь даже если удастся поднять Санкт-Петербург, то это будет лишь началом гражданской войны, поскольку под рукой у императора военная крепость Кронштадт и три тысячи гольштейнских солдат, не считая полков, идущих на соединение с армией; второе — отсутствие императрицы лишает заговор его главной силы, ибо, чтобы поднять гарнизон, ее присутствие совершенно необходимо.

Так что он советовал ждать и на следующий день сообразовываться с обстоятельствами.

Высказав это мнение, он отправился спать.

Была уже полночь.

Княгиня Дашкова — ей было тогда восемнадцать лет — надевает мужское платье, одна выходит из дома и направляется туда, где, как ей известно, обычно собираются заговорщики. Там находится Орлов с четырьмя своими братьями. Она объявляет им об аресте Пассека и предлагает действовать немедленно. Все с воодушевлением соглашаются.

Алексея Орлова, простого солдата, из-за шрама на лице прозванного Меченым, человека невероятной силы, ловкости и решительности, посылают к императрице, чтобы передать ей записку, которую он должен проглотить в случае, если его схватят, и которая содержит лишь следующие слова:

«Приезжайте! Время не терпит!»

Другие заговорщики должны были подготовить восстание и, в случае неудачи, обеспечить императрице возможность бегства.

В пять часов утра Орлов и его друг Бибиков зарядили пистолеты, обменялись ими и поклялись, что даже при самой крайней опасности они не воспользуются этим оружием, а приберегут его на случай провала предприятия, чтобы убить друг друга.

Княгиня Дашкова ничего не приготовила для себя и, когда ее спросили, какого рода смерть она предпочитает, ответила:

— Мне незачем думать об этом: это дело палача, а не мое.

Императрица, как нам известно, находилась в это время в Петергофе.

Она поселилась в уединенном павильоне, построенном на канале.

Этот павильон, как мы уже говорили, был связан каналом с Балтийским морем. Пришвартованная под окнами лодка ожидала лишь сигнала, чтобы выйти в море.

Что касается императора, то он был в Ораниенбауме.

Уже с давних пор Григорий Орлов, посещая по ночам императрицу, брал с собой в качестве сопровождающего своего брата Алексея. Он делал это с двоякой целью: прежде всего Алексей заботился о безопасности брата, а кроме того, знакомился со всеми закоулками императорского парка. Так что Алексей прошел к императрице, пользуясь теми же паролями, какими пользовался его брат, чтобы пройти к ней, и проник в ее спальню.

Екатерина тотчас проснулась и увидела его вместо Григория. Она вскрикнула от изумления.

— В чем дело? — спросила она.

Алексей протянул записку, которую ему поручено было передать ей. Она взяла записку, развернула и прочла слова: «Приезжайте! Время не терпит!»

Она подняла глаза, чтобы потребовать объяснения, но Алексей уже исчез.

Императрица оделась, спустилась вниз и отважилась сделать несколько шагов по саду.

Остановившись там, она в полной растерянности стала ждать, не зная, куда ей идти, как вдруг к ней галопом подскакал какой-то всадник.

Это был Алексей.

— Вот ваш экипаж, — сказал он, указывая на запряженную карету, во весь опор приближавшуюся к ней.

Императрица побежала навстречу карете, держа за руку свою наперсницу Екатерину Ивановну.

Вот уже два дня эта карета по приказу княгини Дашковой стояла наготове на соседней ферме; на случай же, если императрице придется бежать, вместо того чтобы ехать в Санкт-Петербург, были приготовлены перекладные.

Каретой, запряженной восемью степными лошадьми, управляли два почтовых ямщика, которые не знали, кого они везут.

— Но, в конце концов, куда я еду? — спросила Екатерина, садясь в карету.

— В Санкт-Петербург, — ответил Алексей, — там все готово, чтобы провозгласить вас императрицей.

Впрочем, когда мы пишем эти строки, перед глазами у нас письмо Екатерины, адресованное Понятовскому. В этом письме она сама рассказывает о своем бегстве из Петергофа.

Предоставим же ей слово. Письмо это любопытное и мало кому известное. Мы добавим потом к ее рассказу то, о чем она сочла уместным умолчать.