Путевые впечатления. В России. Часть вторая

Генерал де Ларибуазьер, встав на колени, именем Франции смиренно приказывает ему покинуть это место.

Принц Евгений, маршалы Лефевр и Бессьер умоляют его удалиться.

Он приказывает князю Нёвшательскому и Гурго подняться на самый высокий балкон дворца (это тот, что находится ближе всего к Ивановской башне).

Они подчиняются; ветер настолько силен и воздух так разрежен, что их едва не уносит вихрем; они цепляются за ограду балкона и кричат:

— Огонь окружает Кремль! Спасайте императора!

— Отыщите проход, господин де Мортемар, — говорит побежденный Наполеон, — и уходим. Хотя, — вполголоса добавляет он, — возможно, лучше было бы умереть здесь.

Господин де Мортемар возвращается. Из Кремля можно выйти через подземную галерею, ведущую к Москве-реке.

Император вздыхает, идет за своим провожатым и переступает порог священного дворца.

В эту минуту он сделал первый шаг на том роковом наклонном пути, который приведет его к крушению; за этим горизонтом, скрытым от него дымом пожара, его ждут Святая Елена, ссылка, смерть!

Но там же его ждет и апофеоз!

Наполеон удаляется в Петровский дворец — причудливое сооружение из кирпича и камня, беспорядочное смешение архитектурных стилей Людовика XIV и Людовика XV.

Я видел этот дворец, направляясь в Новодевичий монастырь: он находится не более чем в пятистах шагах от виллы Нарышкина.

В Москве есть место, куда обязан совершить паломничество любой француз, перед тем как покинуть ее, — это кладбище для иноземцев.

Направляясь туда, он проедет по берегу Яузы: на этой речке царь Петр учился ремеслу моряка.

Оказавшись на кладбище, путешественник не станет с любопытством читать имена, начертанные крупными буквами, и пышные эпитафии; он будет искать среди этого поля мертвых самое уединенное место, и под зарослями ежевики, покрывающими холм, который напоминает холм Персов на равнине Марафона, обнаружит камень, на котором чья-то благочестивая рука нацарапала острием кинжала:

Французам, умершим во время и после оккупации.

Так не следует ли сегодня, когда прошло уже пятьдесят лет, сегодня, когда после грохота пушек 1814 и 1815 годов установилась тишина, преподать миру прекрасный пример: убрать заросли ежевики, покрывающие этот могильный холм, положить там надгробную мраморную плиту, обменять четыре французские пушки, стоящие у Кремля, на четыре пушки, захваченные в Севастополе, поручить Бари отлить из этих пушек мертвого льва, опустившего когти на разорванное знамя, призвать в Москву дюжину ветеранов русской армии, уцелевших в Бородине, дюжину ветеранов французской армии, уцелевших у Березины, и французам и русским, рука об руку, пойти и сотворить последнюю молитву на этой могиле, о существовании которой сегодня, возможно, знаю лишь я один и о которой, наверное, один я вспоминаю?

О пожаре Москвы исписаны тома.

Когда падение Наполеона позволило без всяких опасений клеветать на него, его обвинили в этом преступлении, но подобное обвинение нелепо, поскольку пожар опрокинул все его расчеты и разрушил все его надежды.

Голос истории устами французских писателей Сегюра и Гурго, а также русского автора г-на Бутурлина обвиняет в нем московского губернатора Ростопчина.

Ростопчин терпел это обвинение двенадцать лет, а по прошествии этого времени взялся за перо и в брошюре, написанной по-французски и озаглавленной "Правда о пожаре Москвы", снял с себя ответственность за это великое, но ужасное деяние и обвинил во всем случай.

Император Александр не одобрил пожара, но и не осудил его.

В 1814 году граф Ростопчин подал в отставку, и она была принята.

Молва утверждает, что граф Ростопчин был незаконнорожденным сыном Павла I, с которым, за исключением его более прямой осанки и более высокого роста, у него и правда имелось большое сходство; ум его — а граф слыл в Москве человеком остроумным — представлял собой странную смесь дерзости, насмешливости и пошлости.

Прокламация, которая была зачитана французам, арестованным по его приказу при подходе нашей армии и сосланным в Макарьев (я переписал эту прокламацию с оригинала, написанного его собственной рукой), дает представление о слоге этого человека. Вот она:

"Французы!

Ваш император сказал в воззвании к своей армии: "Французы! Вы столько раз уверяли меня в своей любви, докажите же мне это, последовав за мной в гиперборейские края, где царит зима и запустение и где властитель отворяет двери англичанам, нашим вечным врагам".

Французы!