Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим

Добрались мы до той церкви въ пот лица, по крутымъ, пыльнымъ улицамъ, — жаркимъ и пыльнымъ, не смотря на то, что было только девять часовъ утра. Отсюда проводникъ повелъ насъ какими-то маленькими, покрытыми пылью садами, въ которыхъ гуляющіе думаютъ наслаждаться зеленью, и откуда можете вы любоваться на большую часть пересохшаго, ужаснаго, каменнаго города. Здсь не было дыму, какъ въ почтенномъ Лондон, но только пыль, — пыль на осунувшихся домахъ и на грустныхъ, желтыхъ клочьяхъ деревьевъ. Много было здсь храмовъ и большихъ, полуподжаренныхъ на взглядъ публичныхъ зданій, намекавшихъ мн только на сушь, неудобства и землетрясеніе. Нижніе этажи самыхъ большихъ домовъ, мимо которыхъ проходили мы, составляли, кажется, наиболе прохладное и пріятнйшее убжище; въ нихъ помщались погреба и амбары. Покуривая преспокойно сигары, сидли здсь въ блыхъ джакетахъ купцы и прикащики. Улицы были испещрены афишами о битв съ быками, которой предстояло совершиться вечеромъ; но это не настоящая испанская тауромахія, а только театральный бой, въ чемъ можно убдиться, взглянувши на картинку объявленія, гд всадникъ улепетываетъ, сломя голову, а быкъ припрыгиваетъ за нимъ съ пробками на маленькихъ рожкахъ. Красивые, чрезвычайно лосные мулы встрчаются на каждой улиц; порою, вечеромъ, попадется и ловкій всадникъ на бшеномъ испанскомъ кон; въ послобденное время можно видть прогулку небольшихъ семействъ въ маленькихъ, старомодныхъ экипажахъ, которые раскачиваются между или, лучше сказать, впереди огромнйшихъ колесъ. Везутъ ихъ прехорошенькіе мулы.

Архитектуру церквей, виднныхъ мною въ Лиссабон, я отношу къ архитектур тхъ затйливыхъ орнаментовъ, которые вошли въ моду при Людовик XV, когда распространилась повсюду страсть къ постройкамъ, и когда многіе изъ монарховъ Европы воздвигли безчисленное множество общественныхъ зданій. Мн кажется, что въ исторіи всякаго народа есть періодъ, въ который общество было наимене просто и, можетъ быть, особенно безнравственно, и я думалъ всегда, что эти вычурныя формы архитектуры выражаютъ общественное разстройство въ извстный періодъ времени. Можно ли уважать улыбающагося глупца въ огромномъ парик и въ римской тог, котораго хотятъ прославить героемъ, или полную женщину, очень сомнительныхъ правилъ, которая надла фижмы и посматриваетъ на васъ какою-то богинею? Во дворцахъ видли мы придворныя алегоріи, способныя занять вниманіе не художника, но моралиста. Тутъ были: Вра, Надежда и Любовь, возвращающія Донъ-Жуана въ объятія его счастливой Португаліи; Доблесть, Мужество и Побда, привтствующія Дона-Эмануэля; Чтеніе, Письмо и Ариметика, пляшущія передъ Дономъ-Мигуэлемъ. Послдняя картина до-сихъ-поръ въ Аюд; но гд же бдный мигъ? Вотъ та государственная ложь и церемоніи, которыя стремились увидть мы, тогда какъ для лучшаго изученія португальской жизни слдовало бы спрятаться намъ въ уголокъ, какъ нищимъ, и наблюдать оттуда обыденныя продлки народа.

Поздка въ Белемъ есть обычное дло для путешественника, пріхавшаго сюда на короткое время. Мы наняли дв кареты и покатили въ нихъ по длинной, веселой Белемской дорог, наполненной безконечной вереницей муловъ, толпами галегосовъ, идущихъ съ боченками на плечахъ или отдыхающихъ подл фонтановъ, въ ожиданіи найма, и лиссабонскими омнибусами. Эта картина, несравненно боле живая и пріятная, хотя и не такъ правильная, была гораздо лучше картины великолпнаго города. Маленькія лавчонки были набиты народомъ. Мужчины смуглы, хорошо одты, красивы и мужественны; но женщины — мы во весь день не видали ни одной хорошенькой. Благородный синій Тагъ не покидалъ насъ ни на минуту. Главную прелесть этой трехъ-мильной дороги составляетъ картина туземной дятельности, этотъ видъ комфорта, котораго никогда не передастъ самый искусный придворный архитекторъ.

Мы подъхали къ воротамъ, украшеннымъ королевскимъ гербомъ; отсюда подвели насъ къ пестрой выставк, которую случалось намъ видть нердко. Это былъ дворцовый сарай, музеумъ большихъ, покрытыхъ плесенью, золоченыхъ каретъ осьмнадцатаго вка. Позолота слзла съ колесъ и дверокъ; бархатъ полинялъ отъ времени. Когда думаешь о мушкахъ и пудръ придворныхъ дамъ, улыбавшихся сквозь стекла этихъ оконъ, о епископахъ, прикрытыхъ митрами, о маршалахъ въ огромныхъ парикахъ, о любезныхъ аббатахъ, въ поярковыхъ шляпахъ, какія носили въ то время, когда представляешь себ всю эту картину, — душ становится какъ-то весело. Многіе вздыхаютъ о слав минувшихъ дней; другіе же, принимая въ соображеніе ложь и фанфаронство, порокъ и раболпство, шумно прозжавшіе въ этихъ старинныхъ каретахъ, утшаютъ себя мыслью объ упадк блестящихъ и убыточныхъ учрежденій, которыя были и тяжелы, и неумны, и непригодны для обыденныхъ потребностей народа. Хранитель этихъ рдкостей разсказывалъ о нихъ чудныя вещи. Одной карет насчитывалъ онъ шестьсотъ лтъ; тогда какъ видно съ перваго взгляда, что она сдлана въ Парижъ, во время регента Орлеана.