– Лола, – говорила бабка Ага, – ты никогда не сможешь управлять чужими чувствами, если не в состоянии справится со своими. Только отрешившись от эмоций ты сможешь с ними разобраться и понять, что именно ты чувствуешь. И что передаешь людям вокруг себя.
– Но я не хочу никем управлять, бабка Ага, – вздыхала я, – мне бы научиться не делать этого. Не внушать людям ничего. Пусть они чувствуют то, что чувствуют сами по себе. Без моего вмешательства.
– Это уже, дочка, как ты сама потом захочешь, – улыбалась бабка, – если научишься внушать, значит научишься и не делать этого.
Это было логично. И я старалась. Теперь пришлось забыть о тихих посиделках в гоблинской кухне, о рукоделии и неспешных беседах.
Бабка Ага учила меня не только моей магии, но и травам. Она заставляла меня различать их в отварах и определять по вкусу состав и пропорции, говорила что, если я начну чувствовать травы, то лечит у меня получится легко и просто. Они сами подскажут, какая из них сможет справится с болезнью. Это чутье похоже на то, что есть у животных, которые находят нужную травку, следуя интуиции.
И если моя собственная магия вызывала у меня неприязнь, то травы я изучала с огромным удовольствием. Мне еще в прошлой жизни нравилось разбирать травы, я их много собирала, хотя, конечно, мои знание не шли ни в какое сравнение с бабкиными. Она знала каждую существующую былинку не только по виду, но и по вкусу. И могла определить ее в отваре, если я добавляла ее в гомеопатических пропорциях. Это было удивительно и ужасно интересно.
Как бабка Ага и просила, я молчала о ее возвращении. Не рассказала даже деду и Петьке, хотя обычно от них у меня не было никаких секретов.
Глава 37
Когда установились морозы, мы, наконец-то, смогли нанять людей, которые зарубят-заколят нам всю лишнюю птицу и животных. Звать помощь пришлось с Большой речки, к своим деревенским даже подходить не хотелось.
На мясо отправились: один поросенок, семнадцать уток и почти три десятка кроликов из четырех первых пометов.
Мужики сначала по-быстрому расправились с утками, и кроликами, а потом взялись за свинку. А я смотрела на гору тушек и ужасалась. Ну, куда нам столько?
С кроликами я долго не возилась. Одного порубила на кусочки и поставила в печь томиться, переложив пряными травками. Остальных подвесила в холодном чулане, продев бечевку в разрез на ноге.
С утками было сложнее. Каждую нужно было ошпарить, ощипать, выпотрошить. Дед пришел мне на помощь, взяв на себя самую сложную часть – потрошение. А я щипала мокрые, горячие перья и пух и радовалась, что уточки получились жирненькие, а перо потом можно пустить на подушки. Или на перину… когда-нибудь. Старая дедова-то уже совсем истончилась.
Первая очищенная утка, натертая солью со специями и обложенная пасленами, тоже отправилась в печь. Мужиков, которые резали скотину, принято было кормить от пуза, и я не хотела ударить в грязь лицом.
Остальных уток мы отправляли в чулан к кроликам, подвешивая за бечевку, стянутую на лапе.
Петька тоже не бездельничал, он помогал мужикам со свинкой. Таскал и кипятил воду во дворе на летнем очаге. Воды нужно было много, чтобы щетина хорошо отходила ее выжигали факелами, потом поливали кипятком и счищали всю черноту, оставляя кожу чистой.
Я думала, это будет долго, и мы успеем закончить с утками. Но не тут-то было. Когда Петька принес свиной ливер, мы едва справились с половиной уток. Пришлось оставить их на деда, а самой заняться готовкой. Ведь мужики вот-вот закончат и придут обедать.
А Петька все тащил и тащил мясо. Огромный пласт брюховины, которую я тут же обмыла, высушила полотенцем, срезала шкурку, натерла смесью соли и трав, свернула рулетом, обвязала и отправила в печь. Такой рецепт для этого мира был в новинку, но я уже готовила мясной рулет в прошлой жизни. Я помню его вкус и аромат. И вместо колбаски на бутерброд, и с картошечкой…
Вот с что я совершенно точно никогда не брала в руки в своем прошлом и тем более настоящем, так это свиную голову. Я хотела было выбросить эту страшную, скалящуюся морду, но дед попросил сделать головятину. Очень уж ему нравится. Сказал, что поможет мне с рецептом.
Пока же я отправила голову в ушат с водой, отмокать. Дальше все оказалось просто. Зря я боялась. Хорошо помыла и почистила голову, было немного жутко, но я справилась. Дед порубил ее на крупные куски. Я их сложила в горшок, залила водой, чтоб все куски были закрыты и сунула в печь на ночь. Утром мясо разварилось так, что само отваливалось от костей. Я его вытащила, мелко порубила, смешала со специями, добавила немного бульона и, завернув в холстину, положила под пресс. Получилось вкусно. Очень похоже на привычный зельц.
Бульон вышел очень насыщенный и жирный. Мы с Петькой так и не смогли его есть, и все досталось деду, который с удовольствием выхлебал его, заедая хлебом.
Остальную тушу мужики хотели поделить на четыре части, как принято, но я попросила разделить половину свиньи на более мелкие кусочки. У нас потом просто некому будет рубить мясо.