Пути непроглядные

– А с тех пор, надо полагать, ты оставался праведным монахом?

Рольван тоже не смог сдержать усмешки:

– Нет. Но с тех пор я каждый раз потом поворачивался лицом от прошлого к будущему.

– Очень удобная привычка.

– Ну да. Через год отцу Кронану надоело это терпеть, он забрал меня из монастыря и пристроил в оруженосцы. Сказал, что лучше мне насытиться мирскими удовольствиями и потом раскаяться, чем спотыкаться на каждом шагу и так в конце концов никуда и не прийти.

– Он был моим врагом, я не сожалею о том, что сделал, – медленно произнес Гвейр. – И все же, Рольван… можешь не принимать моих слов, но я сочувствую твоей утрате. Несмотря ни на что.

Ответить было нечего, поэтому Рольван просто сказал:

– Спасибо.

Он хотел еще расспросить Гвейра – ему действительно было интересно – об Аске и Грате, но не успел. Вернулась Игре. Появилась на краю прогалины неслышно, словно призрак или дикий зверь, но не было на этот раз ни клыков, ни леденящего ужаса, только хрупкая девушка из плоти и крови, чье лицо хранило отпечатки слез и скорби, а руки, крепкие и мозолистые, как у воина, с неаккуратно обрезанными ногтями, сжимали толстую дубовую ветвь.

Не сказав ни слова, Игре опустила ее одним концом в огонь и завела свою тихую песнь-заклинание. Как всегда, принялась чертить в воздухе огненные письмена вокруг их маленького лагеря. Рольван оборачивался, наблюдая за ней. В какой момент его страх сменился пониманием, он не смог бы сказать. Но теперь он чувствовал, сам не зная, как, чувствовал, что внутри круга возводится безопасное пристанище, укрытое и защищенное от всего, что враждебно человеческому миру, а ночь с ее темными тварями остается снаружи. Не было ничего странного в том, чтобы доверить свою жизнь дрейву, если этим дрейвом будет Игре. Рольван поймал на себе удивленный взгляд ее брата и отвернулся к огню, прогнав с лица всякое выражение, но тепло, поселившееся внутри, больше не угасало.

Наутро выехали с первым светом. Ночная прохлада быстро таяла в солнечных лучах. Отдохнувшие лошади без понуканий прибавляли шаг, копыта бодро стучали по серым камням дороги, то взбегавшей на покрытый мхом и вереском холм, то устремлявшейся в низину, где березы в зеленых кудрях стерегли пышные луга свежескошенной травы. Крестьянские подводы со скрипом ползли по дороге навстречу. Их возницы встречали всадников приветливыми улыбками, как будто в такой ясный солнечный день им казалось грехом не проявить дружелюбия к любому незнакомцу.

Впереди лежала область Радинбери – последняя Лиандарская провинция перед Тиринией. До каменного святилища, где, по словам Игре, находился источник всех бед, оставалось меньше трех дней пути. Что они будут делать, приехав туда, по-прежнему было неясным. Игре казалась задумчивой, но скорее решительной, чем печальной. Гвейр хмурился и поглядывал на небо, прикидывая что-то.

В отличие от них Рольван, сам не зная, почему, был почти весел. Он напевал про себя легкомысленный мотивчик из тех, что знает всяк на столичных улицах, и с улыбкой разглядывал ехавшую впереди дрейвку: прямая спина, торчащие безо всякого порядка рыжие пряди – Игре тщательно расчесывала их каждое утро, но уже через час ее прическа снова напоминала разоренное птичье гнездо. Кто бы мог подумать, размышлял он, кто мог предположить, что в таком невзрачном теле окажется столько силы и ловкости, столько поистине мужской смелости? Лишь тот, кто внимательно слушал песни бродячих певцов, повествующих о прошлом Лиандарса: о великих вождях, могучих дрейвах, о славных воинах и не менее славных воительницах. Игре была, наверное, последней из них. С ее смертью старый мир исчезнет окончательно.

Рольван вздрогнул, сообразив, куда заводят его собственные мысли, и украдкой осенил себя священным знаком. С того дня, как согласился стать спутником этих двоих, он уже изрядно запутался и в дальнейшем все обещало сделаться только хуже. Быть может, если бы он еще мальчишкой на занятиях в монастыре больше слушал и меньше перешептывался с такими же, как он, ленивыми остолопами Эгвином и Одо, теперь смог бы разобраться, отделить правду ото лжи, а зерна – от плевел. Но в то время было куда интереснее изображать на восковых дощечках для письма оскаленные рогатые физиономии, подписывая к ним имена наставников, или играть в кости на скамье, прикрывая свое занятие подолами длинных туник и каждую минуту рискуя быть застигнутыми. Теперь же Рольван с каждым днем все дальше уходил от верного пути, а слова проповедей, перемешанные в памяти со словами древних баллад и кабацких песен, ничем не могли ему помочь.

Вопрос Гвейра, обращенный к сестре, перебил его путаные размышления:

– Если мы уже близко, Игре, почему здесь все не кишит призраками и их жертвами? В Сторксе все кажется обычным… почти. Ста милями к северу мы встретили больше разрушений, чем здесь!

Игре передернула плечами, и Рольван направил коня ближе, чтобы расслышать ее ответ.

– Подожди еще, встретишь. Те, кто прошел первыми, растерялись и разбрелись кто куда. Остальные держатся ближе к Вратам. Что-то заставляет их оставаться там, что – не знаю.