Пути следования: Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века

именно про них.

Эти люди участвовали в военных действиях, хотя многие не понимали, за что они там воюют. Они просто выполняли приказ.

Только 2 человека из 18 считали, что едут на борьбу с террористами, а значит, были готовы и к риску, и к потерям. Хотя один из них говорил, что не думал, что придется воевать с местными жителями, представлял себе террористов как специально обученных военных. Когда участвовал в зачистках, видел подростков и молодых женщин среди арестованных членов бандформирований и не мог поверить, что они способны убивать наших солдат и офицеров. Поверил только тогда, когда вечером ему прострелил ногу подросток, а на вопрос «за что и почему» ответил: «Отомстил за брата».

Меня поразил случай, рассказанный участником военных действий в Чечне Андреем Геннадьевичем Кожевниковым: «Этот чеченец целый месяц покупал нам продукты и вообще выполнял мелкие поручения за наши деньги, мы его не просили особенно, он сам вызвался. Говорил, что нужно кормить семью, деньги нужны. А потом оказалось, что все это время он держал в своем подвале таких же, как мы, солдат, бывших срочников. Он хотел их продать боевикам. Пришли его арестовывать, а у него дома четверо малолетних детей. Отца уводили, а дети смотрели на нас, как волчата, даже страшно было вспоминать их взгляд…» Наверное, таких ситуаций было много, отношения с местным населением у российских солдат складывались по-разному, по воспоминаниям очевидцев.

Все участники военных действий в Чечне из 18 опрошенных нами говорят, что эти события повлияли на их дальнейшую жизнь. По-другому стали относиться к ценности самой жизни, к понятиям «враг – друг».

Вообще, я заметила, что все, даже мой отец, отвечая на вопросы о Чечне, отводят глаза. У них меняется голос, глуше становится. Откровенничать многие не только отказываются, но вообще раздражаются, когда их заставляют вспоминать те события.

Александр Иванович Шмелев (1962 г. р.), мой земляк, в 1984 году служил в Афганистане, с 1986 года работал в Мокшанском РОВД, потом в УВД Пензы. С 2001 года он участвовал в отборе контрактников для командировок в Чечню. Александр Иванович мне сообщил, что всех контрактников для себя он делил на две группы: «фанатов» и «работников». «Работники» – те, кто едет за заработком, не особенно задумывается, кого будет убивать, среди них были участники нескольких командировок. Они меньше других погибали и были ранены. «Фанаты» – просто ничего больше не умеют, кроме как воевать, или твердо уверены, что борются с бандитами-террористами, чувствуют себя героями. Они могли бы воевать и за меньшие деньги. Среди них больше потерь, именно они тяжелее переносят ранения. По мнению А.И. Шмелева, таких на его памяти было меньше. Из 19 командировок пензенских милиционеров и омоновцев он участвовал в формировании 12, значит, имеет опыт общения с этими людьми.

Вот результаты моего опроса. Три человека остались работать (а два пришли на работу) в органах МВД, они не считают время, проведенное в Чечне, потерянным для себя, говорят, что получили боевой опыт. Но вот снова туда ехать сейчас не хотят, говорят, что поедут, только если получат такой приказ.

Восемь человек (почти половина) не имеют постоянной работы в данный момент (и это не связано с сокращением и экономическим кризисом), не имеют (или потеряли) семей, пьют. Среди них есть люди, получившие ранения в Чечне. Они не считают себе борцами с террористами, говорят, что их подставили, потому что послали воевать неподготовленными. Никто из них не хотел бы попасть туда снова, даже уже имея опыт действий в такой ситуации. О своих командирах говорят пренебрежительно или вообще отказываются их обсуждать. Почти все говорят, что командный состав тоже был плохо готов к действиям в обстановке войны с местным населением.

Пять человек устроили личную жизнь, занимаются кто чем (бизнесом, работают на госпредприятиях, у частных предпринимателей), своим участием в военных действиях в Чечне не гордятся, говорят, что риск погибнуть был реальным. Видели своих товарищей и ранеными и убитыми. Сами они не пострадали физически. Но все говорят, что долго не могли адекватно себя чувствовать в домашней обстановке. Им часто снилась война, они кричали во сне и пугали близких. На предложение поехать снова служить по контракту отвечают категорическим отказом. В их семьях тема их военных командировок мало или почти не обсуждается. Со мной (может быть, в силу моего возраста) они тоже не были особенно откровенны.

От подробного разговора отказались 10 человек (больше половины), причем реагировали резко отрицательно. Говорили, что ничего интересного сообщить не могут и не хотят вспоминать. Удивлялись, что меня это интересует.

Фотографии я смогла использовать только из своего семейного архива (может быть, потому, что все восемь человек, которые были участниками первой чеченской компании, говорили, что делать снимки там было некогда и некому, а может быть, просто не хотят их показывать).

Во время опроса я столкнулась с проблемой: почти все участники опроса (и мой отец тоже) очень неохотно говорили о своих впечатлениях, больше половины категорически отказались, чтобы их анкетные данные вообще мною упоминались. На мои вопросы отвечали односложно, подробности приходилось прямо «выуживать». Мне это было непонятно, ведь я не интересовалась военными секретами!

После общения с участниками военных действий в Чечне мне еще больше захотелось сравнить впечатления своего отца от командировок на войну с тем, что я узнала из других источников. Я брала интервью, задавая одинаковые вопросы, поэтому могла сравнить их ответы. Наиболее подробно и откровенно смогли мне ответить только четыре человека из опрошенных. Их воспоминания я буду цитировать в этой работе.

На войну

Выше я уже писала о том, что мой отец, Евгений Николаевич Барыкин, работая в Мокшанском РОВД, был в командировке в Чечне с 21 января по 27 апреля 2002 года. Эта командировка была второй для мокшанских милиционеров. Впервые мокшанские милиционеры в составе отряда пензенских милиционеров поехали в Чечню в 2001 году.

«Командировки на Северный Кавказ за последние 10 лет стали привычной частью работы российских милиционеров. Несмотря на успехи в деле установления порядка и мира в Чеченской Республике, по-прежнему сохраняется необходимость в поддержке федеральных сил сводными отрядами МВД. 12 декабря рядом с базой ОМОН руководство УВД и пензенцы провожали в дорогу 68 милиционеров», – прочитала я в сообщении информагентства Regions.ru от 12 января 2010 года. Значит, и сейчас в них есть необходимость?

Мой отец поехал в командировку в Чечню по собственному желанию. В его отряде пензенских милиционеров было 20 сотрудников УВД.

Мама и другие родственники отнеслись к его желанию ехать в Чечню отрицательно, уговаривали его не ехать. Их можно было понять, мама оставалась с двумя малолетними детьми на руках. А родители отца, мои бабушка и дедушка, рисковали потерять единственного сына. Беспокоило их и то, что уже побывавшие в Чечне люди говорили о реальной опасности не только ранения или смерти, но и попадания в плен или в заложники. У нас, в сельской глубинке, вообще рассказывали ужасы. Может быть, реальные, а может, придуманные «страшилки». Многие им верили, потому что не имели реальной информации и даже не представляли, где ее взять. Например, моя мама хотела узнать, что ожидает мужа в готовящейся командировке, и только еще больше расстроилась от собранных слухов. В ведомстве отца с женами милиционеров не общались, только их мужьям сообщили, что нужно купить за свои деньги для поездки. Отправление в Чечню проходило в Пензе на площади у областного УВД. Официальных речей было мало, на прощание с родственниками дали несколько минут. Автобусы были с жесткими сиденьями, совсем неудобными для долгого путешествия, но папа говорил, что «милиционеры к комфорту непривычны».