Пути следования: Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века

«Командировки на войну»: не папина версия

Андрей Кожевников и Сергей Сомов (фамилия изменена по просьбе опрашиваемого) участвовали в военных действиях в Чечне раньше моего папы, служили с 1999 года в мотострелковых войсках. Они участвовали в рейдах, зачистках, сопровождали колонны с военными грузами, охраняли военные и гражданские объекты, то есть несли почти ту же службу, что и мой отец. Их отряд располагался рядом с городом Буйнакск в сельской местности и был сформирован из солдат-срочников, которые проходили службу в Дагестане в 1997–1999 годах. Контрактов с ними не подписывали. Предложили хорошую по тем временам зарплату. Кожевников и Сомов были людьми неженатыми, разрешения ни у кого не спрашивали, решили заработать. Дома постоянного места работы тогда еще не было, а родственники отговорить их просто не имели возможности. Никакого спецобучения они тоже не получили и были вынуждены приобретать опыт в боевой обстановке. Им объясняли, что ничего тяжелого им делать не придется, правда, о том, что будет очень опасно, им тоже не сообщили.

Занесло меня сюда

за деньгами длинными.

Лишь бы шкура уцелела

милая, родимая.

Это одна из частушек, которые сохранились у Сергея Сомова. Их записал их старшина, когда вверенным ему солдатам приказано было к какому-то (они уже не помнят) празднику приготовить импровизированный концерт. Мне кажется, эти частушки могут быть иллюстрацией моих впечатлений от услышанного от очевидцев этих событий.

На место расположения части Кожевников и Сомов с сослуживцами ехали поездом и машиной неделю. И в пути, и в месте дислокации их кормили плохо. Причем их раздражало, что за деньги можно отлично поесть. Командир во время рейдов и зачисток делал вид, что не замечает, как его подчиненные забирали у местного населения продукты, что, наверное, сказывалось на их отношении к российским солдатам. Были и случаи откровенного мародерства после зачисток и со стороны солдат, и со стороны местного населения. А на местном рынке можно было купить продукты в армейских упаковках с разворованных складов.

Когда они прибыли на место несения службы, оказалось, что им никто не приготовил место для жилья. Несколько дней спали в наспех установленной палатке, которую охраняли часовые. Все боялись, что часовые уснут на ночном дежурстве, потому что в таких случаях были нападения. В отличие от папы, который говорил, что среди них не было раненых и убитых, Кожевников и Сомов вспоминали, что больше половины их батальона были ранены и убиты. Тяжелораненых увозили в Махачкалу и в Ростов, а убитых отправляли домой родственникам. Когда я спрашивала: «Было ли страшно?», Сомов ответил так: «Сначала везде мерещились враги, а когда я неделю „работал“ на погрузке трупов наших ребят, которых на родину отправляли, вместо страха появилась злость на всех, на жизнь, на власть. Вообще хотелось орать и крыть всех матом».

Первые дни, по воспоминаниям Кожевникова и Сомова, все раздражало: неустроенный быт (не было нормальных условий умыться и сходить в туалет), командир у них был неопытный, после военной кафедры в институте, еда плохая, да и ее не хватало, пришлось притираться друг к другу, почти все были незнакомые, добавлялся страх, что из-за угла тебя «пристрелят просто так, потому что ты в форме Российской армии»:

Написал письмо домой,

что воюю здесь – герой,

а письмо от слез промокло,

как бы только здесь не сдохнуть.

После первой палатки переехали в вагончик, потом снова в палатку, были дни, когда вообще спали где придется, лишь бы отоспаться. В таких случаях старались по очереди спать, так было безопаснее.

В город можно было ходить только с офицером после зарплаты (считалось, что без денег там делать нечего), по собственному желанию ходить запрещалось. Но в их отряде был солдат, который бегал тайно на свидание к девушке, с которой познакомился в городе. Во время такого свидания его тяжело ранили, увезли в санчасть в Ростов, больше от него не было вестей.

Письма домой заставляли писать командиры, чтобы родные не волновались, самим писать не хотелось, особенно после тяжелых боев с большими потерями. Но домой, вспоминают, хотелось очень, особенно в первый месяц. Просто хотелось все бросить и убежать. Тех, кто был не женат, не имел детей, посылали в самые рискованные ситуации, оправдываясь перед ними дикой фразой: «Вас дома никто не ждет», как будто не было родителей, родных!

Больших денег за службу в Чечне они не заработали, получали зарплату, большую часть которой тратили там же на необходимые вещи. По возвращении домой премиальных тоже не получили.

Когда я спрашивала про геройские поступки, на меня смотрели с откровенным сожалением.