Путин. Кадровая политика. Не стреляйте в пианиста: он предлагает вам лучшее из возможного

Главная беда Николая II (и России) состояла в том, что как правитель империи он ни на один момент не понял, что вступил на трон в судьбоносное для страны время и должен был либо соответствовать требованиям этого времени, либо уйти и оставить трон тому, кто мог бы соответствовать. В конце концов Николай так и поступил – ушел от непосильного бремени, которое он через силу нес, но сделал этот шаг не так и не вовремя, как и все, что он делал. Суть этой трагедии нашей Родины лучше всего, на мой взгляд, выразил Станислав Рыбас: «Модернизация, которую проводил Петр Столыпин, была не завершена из-за ошибок российского политического класса, они привели в конце 1916 года к заговору элиты против царя. В заговоре участвовали родственники царя, генералы, министры, финансисты, промышленники, депутаты Госдумы. Феодальная по политическому устройству и капиталистическая по экономическому содержанию Российская империя из-за этого нерешенного противоречия рухнула»[70]

.

Но есть один вопрос, выше уже поставленный, который в последнее время все чаще задают себе историки, которого вплотную коснулся в названной выше книжке академик Е. Примаков и который имеет непосредственное отношение к теме настоящей книги: почему в Гражданской войне белые проиграли красным?

Сам Примаков частично на него ответ дал – победили красные, потому что «совершенная под их (большевиков) руководством Октябрьская революция означала конец власти буржуазии, переход от частной собственности на банки, заводы, инфраструктуру к собственности государства». Именно поэтому, пишет он, под революционными знаменами сражались сотни тысяч людей, которые победили в Гражданской войне». Частично ответ на поставленный выше вопрос дан. Но только частично. Иначе бы этот вопрос не возникал все вновь и вновь. А он возникает.

И ведь вопрос-то действительно есть. На стороне белых было все, чтобы победить красных: образование и военный опыт офицерских кадров, техническая и идейная помощь со стороны западных держав, живая сила (немалая часть народа шла за белыми генералами), но в итоге именно они-то и потерпели сокрушительное поражение. Чего же им в конечном итоге недостало, чтобы одержать победу над красными?

Как мне представляется, к ответу на этот вопрос вплотную подошел Михаил Булгаков в своей «Белой гвардии». Подошел и. отступил. Его герои, честные, интеллигентные белые офицеры с пониманием отнеслись к стремлению большевиков сменить изживший себя строй, но одновременно с этим, как показал Михаил Афанасьевич, пренебрежение со стороны адептов нового строя к вечным устоям русской жизни воспринималось ими как социальная катастрофа с тяжелейшими последствиями для России. Книга была советской цензурой запрещена и ушла из общественной жизни, но писателя эта мысль не отпускала, и он пишет пьесу «Дни Турбиных», которая сразу же приобрела оглушительное общественное звучание. Вот как написал об этом событии Вс. Иванов в письме М. Горькому в 1926 году: «Белую гвардию» разрешили. Я полагаю, пройдет месяца три, а потом ее снимут. Пьеса бередит совесть, а это жестоко. И хорошо ли, не знаю». Против пьесы поднялся весь советский идеологический бомонд, от А. Луначарского до советского графа А. Толстого. И ее бы сняли с подмостков, да выяснилось, что вопрос, сформулированный выше, в не меньшей степени, чем Булгакова, волнует Сталина. И вождь раз за разом, накануне каждого театрального сезона, проводит секретное решение политбюро ЦК о разрешении ее показа на сцене. Сам Сталин смотрел «Дни Турбиных» около двух десятков раз, что по сей день поражает театральных критиков.

Летом 1962 года меня, студента первого курса философского факультета МГУ, щеголявшего, ввиду нужды, в солдатском обмундировании, директор Малого театра Михаил Иванович Царев однажды, по рекомендации моего университетского преподавателя, старейшего политэкономиста МГУ, провел в Малом театре в ложу, в которой, как он сказал, обычно в одиночестве, сидел Сталин и смотрел «Дни Турбиных», и поделился своими впечатлениями от этой картины. Как сказал Михаил Иванович, было заметно, что Сталин очень глубоко был погружен в действие, которое разворачивалось на сцене, и очень глубоко – в свои собственные размышления. Никто не знает, о чем в эти моменты думал всесильный Хозяин, как его часто называли тогда. Но ведь не просто же так он раз за разом это проделывал? Генсек вообще ничего не делал просто так, для собственного удовольствия.