Пышечка

Я беру телефон и торопливо шагаю в школу. У выхода со стоянки, облокотившись на колонну, стоит Патрик Томас. Он улыбается, но больше это похоже на ухмылку. Я мечтаю стать невидимкой, но он видит меня. И какое бы решение он ни принял в эту минуту, его уже не изменить.

* * *

После второго урока Митч выходит за мной в коридор.

– Эй, я отправил тебе вчера несколько сообщений. Подумал, может, погуляем в воскресенье. Сходим в кино или еще куда. Круто было бы, конечно, в субботу, но тренер хочет посмотреть вместе фильм перед грядущим матчем.

Я не останавливаюсь. Митч хватает меня за руку.

– Кто твоя подружка, Митч? – кричит какой-то мальчишка из младших классов, сложив руки рупором.

– Мы не встречаемся! – рявкаю я в ответ.

Щеки Митча заливает краска.

Я выдергиваю руку, разворачиваюсь и двигаю в противоположном направлении, чувствуя себя при этом ужасным человеком. Но сегодня не мой день, и у меня не хватает задора подыгрывать ему и притворяться, будто у нас с ним может что-нибудь сложиться.

Впрочем, извиниться потом точно стоит.

– Уилл! – кричит он мне вслед.

Я не оглядываюсь. Заворачиваю за угол и слышу:

– О, привет, Пышечка! – смакуя каждую букву, издалека восклицает Патрик Томас, а потом, ухмыльнувшись, указывает мне за спину. – И Митч. Братишка. Наконец-то нашел себе даму по размеру!

Меня достаточно дразнили в жизни, поэтому я знаю несколько способов реагировать на насмешки. Плакала я всего раз, во втором классе, но сразу поняла, что слезы только раззадоривают обидчиков.

Люси всегда учила меня игнорировать хулиганов. Говорила, что они кормятся вниманием и, лишившись его, теряют интерес. Думаю, в целом это правда, но Патрик Томас из той породы мудаков, которые будут продолжать чесать языком несмотря ни на что, – ему просто нравится слышать звук собственного голоса.

Когда я решительно направляюсь к Патрику, на лице у него явственно читается изумление. А я представляю, как он похрюкивает, опираясь на машину Милли Михалчук. Вспоминаю тот миг, когда он придумал, что Аманда Ламбард похожа на Франкенштейна в своих ортопедических ботинках. Столкнувшись с Патриком Томасом, никто не готов постоять за себя. Даже Ханна Перес, а ведь она кремень. Если этот парень придумывает тебе прозвище, от него уже не избавиться. Но меня он звать Пышечкой не будет. Еще чего.

Патрик оказывается совершенно не готов к удару коленкой по яйцам. Он бледнеет, и выражение его лица меняется на глазах. Его вопли больше похожи на собачье тявканье. Я ошарашенно закрываю рот рукой.

Я в таком же шоке, как и он. Я ведь четко все себе представляла: подхожу к нему, грожу пальцем и высказываю прямо в лицо, что я о нем думаю. Но мое тело перехватило управление – запустился какой-то защитный инстинкт, заявивший: «Нет, мы этого не потерпим!»

Митч хватает меня за плечи и тащит за собой (к месту схватки начинают подтягиваться учителя), уводит в другой конец коридора.

Кажется, я накосячила.

Двадцать три

Мама в ярости. Мама просто убита. Мама еще много чего, но я уже перестала считать. Она так вцепилась в руль, что я не понимаю, почему ее ногти до сих пор не отклеились. Выйдя из кабинета мистера Уилсона, она направилась к гостевой парковке с такой скоростью, будто участвовала в гонке. Мне пришлось бежать, чтобы за ней поспеть.

Мы едем домой в тишине. Мама почти не замедляется, въезжая на дорожку перед домом, и едва не задевает ограду.

Я выскакиваю из машины, не дожидаясь, пока она припаркуется. А дома задвигаю за собой стеклянную дверь, хотя знаю, что мама идет по пятам, и плюхаюсь на диван. Вскоре Буян уже сворачивается клубком у меня на коленях.

– Ты под домашним арестом.

Мама никогда не сажала меня под арест. Никогда в жизни. И не шлепала в детстве. Вообще. Я не ангел, просто не делала ничего по-настоящему заслуживающего наказания.

Я бережно пересаживаю Буяна на подушку, прежде чем встать. Не хочу, чтобы ему досталось из-за нашей перепалки.

– За что?! – Мой голос гремит на весь наш маленький домик. – За то, что дала сдачи парню, который обозвал меня твоей ужасной кличкой?

Она обхватывает себя руками и качает головой. На висках у нее седина – раньше я не замечала.

– Ты раздуваешь из мухи слона.

– Мам, может, ты не поняла, но дело не только в дебильной кличке. Ты никогда не признаешься в этом вслух, но я-то знаю, что ты не можешь смириться с тем, что твоя дочь выглядит вот так! – Я бешено взмахиваю руками.

– О чем ты?

– Не притворяйся дурочкой! Это очевидно! Очевидно, когда ты врубаешь шоу о похудении, или рассказываешь о подруге, сбросившей целую тонну на очередной модной диете, или проводишь после работы ревизию гребаных продуктов, чтобы убедиться, что я не сожрала все наши чертовы запасы!

Подбородок у нее дрожит, но сама мысль о том, что она может сейчас расплакаться, приводит меня в ярость.

– Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.