Пышечка

А про себя думаю: «Десять из десяти. Определенно десять».

– Друзья, м? Когда я видела вас двоих, вы мне друзьями не показались. – По ее голосу я понимаю, что она улыбается. – Друзья в женском туалете…

Я пожимаю плечами. Глупо, конечно, ведь она меня не видит.

– Друзья, которые иногда целуются.

Она присвистывает.

У меня горят щеки и грудь. Надеюсь, это все пиво.

Ханна открывает вторую банку.

– Как же так получилось?

– Не знаю, раньше это случалось время от времени, но сейчас переросло в нечто большее, и он хочет как-то обозначить наши отношения. И это тупо, потому что я, конечно, тоже очень хочу, но…

– Но парни вроде Бо не встречаются с девчонками вроде нас. – Она произносит это таким тоном, что меня не задевают ее слова. Они не звучат грубо. Она констатирует факт.

Я киваю.

– Именно. Я не знаю, почему нравлюсь ему, но нравлюсь, в этом сомнений нет. Просто, мне кажется, никто больше не поймет, что он во мне нашел.

– М-да уж, положение дурацкое, – вздыхает Ханна. – Люди – такое дерьмо. Взять хоть Патрика Томаса. Вот уж ему будет раздолье, если ты начнешь встречаться с кем-нибудь вроде Бо.

Приятно разговаривать с тем, кто тебя понимает. Пускай Ханна и не знает, каково это – всерьез размышлять, поместишься ты в кресло с подлокотниками или нет, и каково это, когда под тобой скрипит пол и все оборачиваются, опасаясь, что ты вот-вот обрушишь здание… Пускай она никогда не входила в торговый центр, заранее понимая, что девяносто процентов одежды на нее не налезет; пускай для нее не была запретной сама мысль о посещении ресторана со шведским столом (ведь толстушка у шведского стола – ходячий анекдот)… Но зато она не гладит меня по головке, не советует «следовать своему сердцу», и от этого становится легче.

– Хотела бы я, чтобы существовала какая-нибудь параллельная плоскость, в которой Бо был бы моим парнем… – Я впервые называю его вслух этим словом, и по телу у меня бегут мурашки. – И чтобы здесь никто об этом не знал.

– Но ведь тогда весь смысл слов «парень» и «девушка» теряется, нет? Они как раз и нужны для того, чтобы окружающим было легче понять, что к чему. – Она прихлебывает пиво. – И это грустно, правда? Все должны расхаживать, обвешавшись ярлыками, чтобы остальным проще жилось. Видимо, жить не так страшно, когда все разложено по полочкам.

Мы молча потягиваем пиво.

Слова Ханны кажутся разумными, но все равно что-то в них не так. Да, ярлыки все упрощают, но мне нравятся надежность и ясность, которую они дают. Это касается и нас с Бо. Именно поэтому я тяну с ответом. Я не в силах сказать ему «нет».

– Ханна, я хочу задать тебе вопрос. Грубый, но я спрашиваю не потому, что хочу тебя задеть. – Да уж, от объяснений лучше не становится.

– Давай, жги.

– Почему ты не носишь брекеты?

– А с какой стати я должна? – немедленно выпаливает она. Но потом ее голос смягчается. – Это дорого. Мама у меня – парикмахер, а папа – механик, да и страховка у нас не супер.

– Да, ты права, – отвечаю я. – С какой стати.

Она откашливается.

– Знаешь, я ведь не нарочно веду себя как сука.

– Все нормально.

Она смеется.

– Да я не извиняюсь. Просто мне сложно не быть все время грубой. У меня, в отличие от тебя, нет друзей. Никто даже не хочет идти рядом со мной по коридору.

– Не глупи, – говорю я, – друзья у тебя есть.

Но закрой я глаза – и сразу увижу одинокую Ханну в школе, с ног до головы облаченную в черное; увижу, как она плотно сжимает губы в надежде, что народ забудет о ее зубах.

– Я хотела подорвать конкурс изнутри. Я только потому и зарегистрировалась. Хотела, чтобы меня запомнили не как девушку с торчащими зубами, а как ту, кто испортила конкурс. – С секунду она молчит. – Но потом узнала мама. Она увидела пакет, который нам подарили при регистрации, и ужасно мной загордилась. Так что теперь…

– …Теперь ты не можешь соскочить.

Все наконец прояснилось. Если бы со мной обращались хоть вполовину так же плохо, как с Ханной, я бы тоже мечтала саботировать конкурс.

– Пойду-ка я спать. Давай свои жестянки, я выкину их дома.

Я допиваю пиво и, когда Ханна протягивает руку, передаю ей две пустые банки. Она встает, и я чувствую, как двигается диван. Я не вижу, где она стоит и смотрит ли на меня, но все равно говорю:

– Не хочу, конечно, сыпать банальностями, но я твоя подруга. И говорю это не потому, что у тебя нет друзей. Просто ты мне нравишься. И мне нравится с тобой общаться.

В комнате повисает такая тишина, словно Ханна уже ушла. А потом она шепотом произносит:

– Ладно.

Я скучаю по Эллен и никогда не перестану по ней скучать. Но какое же облегчение – знать, что у меня появилась подруга, с которой можно поговорить о чем-то, кроме дурацкого конкурса красоты. Даже если откровенничать мы можем только в темноте.

•