Раба любви и другие киносценарии

Воины вереницей подъезжают к казначеям. У каждого к хвосту лошади привязаны женщины и дети, а к седлу — большой мешок. Каждый воин слезает с лошади с поклоном, дарит пленных Тимуру. А затем развязывает мешок, берет его за два угла, и к ногам казначеев и их помощников высыпаются головы, с бородами и без них. Приемщик пересчитывает головы и, в зависимости от количества, вручает халат.

Изредка вспыхивают ссоры.

— Ты что мне подсовываешь? — кричит казначей, вытащив из кучи женскую голову и выбрасывая ее в сторону. — Мы не принимаем женские головы!

— Мужчины кончились! — говорит воин.

Слуги сталкивают ногами принятые головы в одно место. Иногда у молодых слуг это переходит в веселую игру. Они начинают пинать головы, как мяч, перекидывая друг другу. Так что Саиду даже пришлось ударить одного распоясавшегося слугу плетью.

Окончив молиться, Тимур вышел из мечети и в сопровождении свиты начал обозревать происходящее.

— Подай мне вон ту голову, — вдруг крикнул он. — Эту! Эту голову! Это голова поэта Дурани! Я им не велел трогать поэтов! — гневно закричал он.

— Я неграмотный, великий эмир, — испуганно сказал воин.

— Это тебя на первый раз спасает, ишак. Пошел вон! Саид! На двери всех поэтов и мудрецов навесь таблички. Я ведь это сказал! Всех остальных жителей Исфагана уничтожить! Из мужских голов построить башни! Передай: кто не принесет ни одной головы, положит свою. Я всегда поступаю справедливо.

Увидев Николо, он повернулся к нему:

— Тебе не нравятся наши законы?

— У каждого народа свои законы, великий эмир, — сказал Николо.

— Да, — сказал Тимур, — мы живем по своим законам. Жители Исфагана убили моего наместника, поэтому я велел перебить их всех, оставив только поэтов, философов, монахов и лекарей. Жаль, что среди моих воинов много неграмотных, и они зарезали некоторых поэтов. Поэтому после возвращения из похода я решил построить большое медресе. Я хочу управлять просвещенным народом, который знает, кого резать и кого оставлять! Там, где просвещение, там благозаконие! Там земля дает здоровый плод, там правоверные живут в радости, а враги-отступники обречены на смерть...

Шатер Тимура. Ночь. Сон.

Лунная ночь освещает пирамиды из голов. Головы, головы, головы вокруг Тимура. Головы превращаются в сосуды с вином, и Тимур разбивает один сосуд об остальные. Затем он рубит сосуды мечом, но меч зазубрился. Тимур просыпается от звука голоса.

— Я видел иззубренный меч, — говорит он вошедшему Саиду, — и считаю это дурным предчувствием.

— Великий эмир! — говорит Саид, — хан Золотой Орды Тохтамыш с громадным войском напал на Туран. С ним в сговоре эмиры Джете и Хорезма.

— Я предчувствовал, что это произойдет. Этот Тохтамыш позабыл мою дружбу, — говорит Тимур, — позабыл все услуги, которые я ему оказал в разное время. Это я посадил его ханом Золотой Орды. А Хорезм, который я так любил и где когда-то в молодости, еще при Казгане, был наместником, Хорезм я вообще разрушу до основания и посажу на его месте ячмень...

Хорезм. Утро.

Пыль. Грохот. Рушатся стены под ударами стенобитных орудий. Тимур стоит на холме, наблюдает. К нему гонят толпу измученных, израненных пленных.

— Мятежники долго сопротивлялись и убили много наших воинов! — говорит Саид.

— Значит, смерти они не боятся? — говорит Тимур. — Что ж, я их не убью. Сколько их?

— Тысячи две.

— Неплохой строительный материал. Сложить в кучу, живых, один на другого, обложить кирпичом на известковом растворе...

Хорезм. Шатер Тимура. Вечер.

Кричащая башня из человеческих тел и кирпича. Крики доносятся в палатку, где Тимур читает книгу.

— Может, облить башню горячей смолой? — спросил Саид.

— Нет, нет. Не надо. Это будет слишком жестоко. Тем более крики наказанных, по-моему, затихают.

— А что делать с остальными, великий эмир?

— Всех остальных жителей Хорезма переселить в Самарканд. Хорезм должен быть мертвым городом. Только под ветром должен шелестеть ячмень! Не правда ли, в этом есть какая-то поэзия?..

Венеция. Храм святого Марка. Вечер.

Тихие, ласкающие слух звуки пения. Чистота, плеск волн. Переливы света на стенах дворцов Венеции. В храме святого Марка идет церковная служба.

Когда правитель Венеции, великий дож, в сопровождении свиты вышел после службы, к нему подошел служитель и тихо сказал:

— Письмо от Николо.

— Я уж думал, что Николо погиб, — обрадованно сказал дож, принимая письмо.

Венеция. Дворец дожа. Утро.

Большой совет в одном из венецианских дворцов, украшенном картинами и статуями.

— Наше положение с появлением Тимура в Закавказье становится все более неустойчивым, — говорит дож.

— Наоборот, — возражает ему один из членов совета, — это ослабляет на нас давление монголов в Вазоре, а турок — на Босфоре.

— Мы отделены от Азии морем, — говорит другой член совета.