Раба любви и другие киносценарии

— Мы тоже чтим Коран! — говорят джинны. — Мы слушаем Коран и дивимся ему! Мы подслушиваем все, что происходит на небе. Ты ведь стремишься стать владыкой мира? А мы уже давно владычествуем над этим падшим миром!

— Я знаю тебя, — говорит Тимур. Ты Эблис проклятый! Эблис!

— Ты узнал меня! Наконец-то ты меня узнал! А ведь я давно рядом с тобой, — говорит Эблис и начинает хохотать.

По мере того как Эблис говорит и хохочет, всё усиливаются шум, хохот, движение.

— Ты только мечтаешь владеть миром, а я уже владею им. Ты только мечтаешь о многочисленном потомстве, а посмотри, какое у меня многочисленное потомство!

Вокруг Тимура, улюлюкая, появилось много свиней, безобразных мужчин, отвратительных женщин, диких зверей и птиц. Все это хохотало, кричало, рычало, свистело...

Тимур проснулся. Было тихо. В углу, разметав ручки, сладко спал младенец. Утирая пот, Тимур долго смотрел на безмятежно спавшего ребенка.

— Здесь проходит граница между адом и раем, — тихо произнес Тимур. — Этот младенец спит в раю. Мне теперь рай не доступен.

Появились первые лучи солнца. А Тимур все сидел и смотрел на сладко спящего младенца.

— Как я завидую ему! К чему я стремился? О всевышний, — шепотом говорил он, — и чего я добился? Может быть, я буду повелителем мира, но такой спокойный, сладкий сон мне больше никогда не будет доступен. Может быть, спокойный, сладкий сон — это и есть рай? Это и есть высшая награда, которую получают только святые отшельники и безвинные младенцы? Всех же остальных ждет то, о чем писал Омар Хайям:

Мы чистыми пришли и осквернились,

Мы радостно цвели и огорчились,Сердца сожгли слезами, жизнь напрасноРастратили и под землею скрылись.

— Великий эмир! — позвал Саид.

— Чего тебе? — недовольно спросил Тимур.

— Гонец ночью при вез из Самарканда письмо.

— Почему же ты его не передал мне ночью же, дурак?

— Я слышал, вы с кем-то разговаривали, и боялся помешать.

— Я разговаривал с Эблисом!

— Вы шутите, великий эмир?!

— Хорошо, хорошо, шучу. Давай письмо.

Тимур взял письмо, прочел его и горестно опустил глаза.

— Сбываются проклятья браминов, — сказал он печально. — Случилось большое несчастье: в один день умерли моя дочь, моя сестра и моя вторая жена.

— Да, в Самарканде неспокойно, — говорит Саид. — Враги распространяют подлые слухи о вашей смерти...

— Может, они и правы? И теперь я действительно умер... Мы ведь часто умираем гораздо раньше, чем нас хоронят.

— Я не понял, великий эмир.

— Зачем тебе понимать? Тут судьбу надо понимать! Отдай приказ! Я прерываю поход и возвращаюсь в Самарканд.

У ворот Самарканда. Утро.

Вдоль дороги, по которой возвращается в Самарканд войско, стоят люди — простые, вельможи, погруженные в скорбь, одетые в черное и голубое, с головами, покрытыми пылью. Жители с непокрытыми головами, в рубищах, плачут, приговаривая:

— Как жаль, что великий Тимур, столь храбрый воин, мелькнул на земле, как роза, которую уносит ветер. Как жаль, что смерть низвергла в могилу такого справедливого повелителя.

— Пока не надо говорить им ничего, — произносит Тимур. — Я хочу побывать на собственных похоронах.

Он еще больше прикрыл лицо краем чалмы.

— Но ведь враги могут воспользоваться вестью о вашей смерти, — говорит Саид.

— Врагами пусть займутся мои министры, — сказал Тимур, — а я займусь похоронами своих близких и, может быть, самого себя.

Скорбная церемония прощания. Тимур у трех гробов, в которых лежат три близкие ему женщины.

Процессия движется к кладбищу.

Самарканд. Улицы. Утро.

Тимур в сопровождении свиты, хромая сильнее обычного, идет за гробами. Он бледен. Выглядит уставшим и исхудавшим. Слышен шепот вельмож.

— Хоть слухи о его смерти, слава богу, не подтвердились, выглядит он плохо, — говорит один.

— Три смерти одна за другой приостановили его честолюбие! — говорит другой.

— Он не хочет больше забот о государстве, — добавляет третий.

— Его словно подменили!

— Говорят, он сам тяжело болен?

— Ходят слухи, он хочет стать отступником и отказаться от мусульманства...

Самарканд. Дворец. Комната Тимура. Утро.

Тимур один сидит перед зеркалом, смотрит на себя.

— Я понял, что предчувствия, зарождающиеся в душе, никогда не обманывают, — говорит он. — В ранней юности я хотел уйти в мечеть, посвятить себя богу...

— Теперь уже поздно. Ты слишком долго наслаждался жизнью среди людей, — сказал кто-то.

Тимур глянул в зеркало: чье-то улыбающееся отвратительное лицо мелькнуло там. Он оглянулся назад.

— Нет, нет, я только здесь, — сказал голос, — сзади меня нет. Я буду теперь все время рядом с тобой, буду наблюдать за твоими поступками, подстрекать к дурным делам, остерегать тебя отдел хороших.

Голос захохотал.

— Я буду бороться с тобой, — сказал Тимур.

— Поздно! Мы скреплены пролитой тобой кровью. К каждому человеку приставлен злой джинн. Но ты хочешь слишком многого. Ты хочешь завоевать весь мир, поэтому сам я, Эблис, сам сатана, буду рядом с тобой.