Кабан захрипел, вертанулся — Генка успел выпустить древко и сохранил кисть. И тут же Мачо, прыгнув вперёд, вогнал кортик зверю под левую ногу обеими руками и отпрыгнул.
Нужды в этом уже не было. С коротким хрипом секач грохнулся на грудь. Кортик пропорол сердце…
— Ррр-ар! — Мачо вскинул руку вверх и пнул зверя: — Сдох янки!
— Придурок, — Генка со смехом соскочил наземь, огляделся — нет ли тут ещё "янки". — Ну и куда мы это денем?
— А мы сейчас его разделаем, — Мачо достал нож. — Но сначала…
Он несколькими движениями вскрыл череп зверя и, отхватив студенистый кусок мозга, протянул Генке: — Попробуй.
— Иди ты… — засмеялся было Генка, но увидел, что Мачо совершенно серьёзен. — Ты чего, Денис?
— Попробуй, — тихо сказал Мачо. — Ты должен. Это твой первый кабан. Ну?..
— Ладно, — Генка потёр лоб. — Я с ума сойду с вами… — выдавил он, — жуя и глотая мозг.
— С ума сошли все остальные, — сказал Мачо, — мы как раз совершенно нормальны. Смотри, как разделывать…
…— А вот и наши, — Мачо вытянул руку, и Генка увидел между деревьев рыжее весёлое пламя, услышал голос Андрэ:
— Опа, — Генка повернулся в седле к Мачо. — Так ты знал, что они тут?
— Ну вроде того, — уклончиво отозвался тот, шпоря коня.
Около здоровенного костра сидел весь командный состав отряда плюс Леший, Резко и Юрз. Генку и Мачо приветствовали возгласами:
— О, охотники!
— Было у отца три сына: один умный, второй дурак, третий вооб ще охотник…
— Не, глянь, они с добычей…
— Да, где-то дохлятину подобрали…
Димон поднял кружку с чаем:
— Присаживайтесь, вас ждём!
— Мило, — проворчал Генка, — даже на охоту нельзя съездить без того, чтобы не попасть на совещание… ЦК КПСС какой-то, блин…
— Пустите, я сяду.
Расседлав коня, он в самом деле присел к огню. Большинство мальчишек обступили добычу, покачивая головами, рассматриваю шкуру и голову, прикидывая мясо и обмениваясь уже серьёзными замечаниями.
— Ну и зажарим как раз всё это, — весело сказал Резко.
— Лопнешь, — пробормотал его младший брат.
Но все в самом деле занялись мясом. Генка в этом не участвовал — он прислонился к дубу, чувствовал, как уходит лёгкая усталость и думал иронично, что в самом деле попал на совещание. Правда, пока об это ничто не говорило — кто нарезал куски, кто сидел у костра, кто слушал Андрэ, игравшего без слов, Юрз и Диман о чём-то говорили… Потом Леший, всё это время писавший в блокноте, привлёк общее внимание:
— Я соби'ался п'едложить вашему Се'гею Генадьевичу сцена'ий нового блокбасте'а по голливудским об'азцам, — Леший, нагнувшись, потыкал в мясо ножом. — Главный ге'ой — бывший штатовский мо'ской пехотинец, па'ализованный после 'анения ниже пояса, гомосексуалист. Нег', конечно, но по ве'оисповеданию — иудей. Он п'иезжает в Москву как ту'ист и, гуляя в коляске по вече'ним улицам, натыкается на скинхедов, убивающих оче'едную таджикскую девочку. Естественно, мо'пех вступается. Его избивают, цинично над'угиваются над бе'етом с символикой мо'ской пехоты. Я плани'ую кад' во весь экран — ботинок скинхеда с п'илипшими волосами и кусочками мозга попи'ает этот символ ми'а и демок'атии. Мо'пех от не'вного всплеска начинает ходить. Он возв'ащается в Штаты и соби'ает от'яд из бывших сослуживцев. Частным по'ядком они десанти'уются в Москву и начинают бо'оться за п'ава таджикских девочек, убивая г'язных 'усских тысячами. Кое-кто из героев, конечно, погибает под т'агическую музыку Полиду'иса, но финал оптимистичен. Подлый глава'ь скинхедов, гене'ал Иван Лермонтов, погибает от вз'ыва унитаза в собственном со'ти'е. На фоне го'ящих 'уин ва'ва'ской столицы замедленно идёт г'уппа обо'ванных и закопчёных воинов демок'атии. Впе'еди — негр, он несёт на 'уках таджикскую девочку, дове'чиво п'ильнувшую к своему спасителю. Поскольку он голубой, то ей ничего не г'озит, а создателей фильма нельзя будет обвинить в педофилии…[51]
Как вам сцена'ий?